Офицерский мятеж

— Он даже больше русский, чем вы, — неожиданно для самого себя произнес командующий Шестым флотом. — Хотя я думал, что это невозможно.

Глава восьмая Эхо Сорбонны

В кают–компании фрегата «Котлин» собрались все офицеры, кроме командира, вахтенных и уснувших после вахты.

Помещение освещали бра, стилизованные под керосиновые лампы. Офицеры сидели на диванах и стульях, попирая ногами парфянский ковер с изображением битвы при Абукире. Матрос принес из буфета бутылку рома и красного вина, расставил рюмки и стаканы. Повар расстарался и сделал роскошную закуску — бутерброды с псевдотреской горячего копчения, тарталетки с салатами и икрой.

Младший лейтенант Гурко начал было перебирать струны на антикварной гитаре, но игра как–то сразу не задалась. Гитарой душевное напряжение не снимешь. Экипаж выпил по первой. И сразу же по второй. А потом — слово за слово — у военморов стали развязываться языки…

— Вы знаете, я никогда не брешу. Все истории — из жизни, — начал штурман Иванов–Третий. — Это был мой первый учебный поход. Допотопный эсминец проекта «Жерминаль». Гальюны устроены, как на подводной лодке. В космосе ими пользоваться нужно по особой инструкции. Главное — вовремя проверить, открыт ли в отсек клапан вентиляции у емкости для говна. Это через вонючий фильтр — ну, вы понимаете… Старые моряки любили пошутить над салагами: закрыть клапан и надуть емкость воздухом высокого давления. Если нарушишь инструкцию — эффект сногсшибательный.

Офицеры не забывали выпивать. Если что и забывали, так закусывать. Матрос только и делал, что бегал за новыми бутылками. Благо командир фрегата не выходил из своей каюты и не мешал пиршеству.

— В пятом отсеке народу мало, поэтому перед вахтой выстраивается очередь из обитателей других отсеков, — отхлебнув настоящего ямайского рома, продолжал начальник БЧ–один. — Очередной посетитель не желает обоссаться — молотит в дверь гальюна. В ответ — тишина. Время идет. Моряк снова стучит. Тишина. Очередь растет. Терпение у людей не железное. А снаружи можно остановить вентилятор гальюна и выключить там свет. Первый в очереди не выдерживает и вырубает фонарь. Дверь открывается, выходит страдалец, мокрый с ног до головы, и орет: «Вы что, совсем охренели? Я говно из глаза достаю, а вы свет выключили!!!»

— Ну да… мужик сдуру повернулся лицом к унитазу и нажал педаль, — подхватил мысль старлей Хвостенко. — Знаю такое.

Кавторанг Петр Сухов в это время лежал на койке в командирской каюте и смотрел на потолочном экране «Последние известия» от канала «Звезда». Плоский экран давал объемное изображение с эффектом присутствия.

Петр Иванович отдавал короткие команды, и каналы менялись. На смену текущим новостям пришли аналитические обзоры за неделю и месяц. И затем он снова вернулся к сегодняшним новостям с разных концов Галактики. Планет у космического человечества было много, разнообразной информации — выше крыши, а все не о том.

Командир «Котлина» пытался нащупать в бесконечной череде кадров и комментариев какую–нибудь зацепку, сигнал, что заговор раскрыт, начались аресты или мятеж пришлось начать прежде времени.

Круговерть каналов остановилась на университетской планете Сорбонна, откуда вели прямую трансляцию телекорпорация Си–Эн–Эн и канал «Эль–Джазира».

Петр Сухов смотрел, как дюжий констебль валит на пластфальт хрупкую девушку в куртке с надписью «Хочу быть русским» и лупит ее дубинкой по голове. Снова и снова — с размаху, будто пытаясь вколотить маленькую девичью голову в уличное покрытие. Бьет до тех пор, пока студентка не перестает вскрикивать и шевелиться. А потом констебль непонимающе смотрит на то, что натворил. Роняет дубинку и пошатываясь, выходит из кадра.

Кавторанг глядел, как бронированный глайдер, разогнавшись над широким бульваром, влетает в толпу студентов, разбрасывая их, как тряпичные куклы. Подскакивает в воздух, поднимается метров на пятьдесят и опять ныряет вниз. Снова бьет мордой и пропахивает, как бороной, плотное скопление людей, превращая его в кровавое месиво…

Сухов никого не позвал в свою каюту, не передал по «Каштану», чтобы включили телики. Да, парни были бы злее. Но кавторанг не хотел портить парням настроение в последний мирный вечер. Они еще навоюются…

— Что вы все о говне, да о говне, — укорил механик Левкоев — самый молодой из собравшихся офицеров. — Давайте лучше о любви.

— Можно и о любви, — согласился Иванов–Третий. — Парнишка поступает на корабль. Стартовали, скачут по гиперу. «А что, на корабле совсем нет женщин? — спрашивает парнишка капитана. — Как же вы обходитесь?» «Сейчас покажу», — говорит капитан, заводит его в кубрик. Там на стене висит стереография роскошной голой бабы. И у бабы этой на самом интересном месте дырка просверлена. «Попробуй». Парнишка пробует. «Ну как?» — спрашивает капитан. «Офигительно!» Парень в восторге. «Вот видишь! И так можешь в свое свободное от службы время — ежедневно, кроме среды». «А в среду почему нельзя?» — спрашивает парнишка. «В среду твоя очередь за картиной стоять».