Офицерский штрафбат. Искупление

Но то, что для нашей атаки было выбрано одно из таких слабых звеньев обороны немцев, было еще одним свидетельством стремления генерала Горбатова в любой ситуации избежать неоправданных потерь. По всему было видно: жалел он именно штрафбат, понимая, что этот батальон штрафников-офицеров по аналогии с известной уже читателю аббревиатурой ОПРОС (отдельный полк резерва офицерского состава) наш командарм может посчитать как своеобразный ОБРОС – «Отдельный батальон резерва офицерского состава». Реабилитированные офицеры из этого ОБРОСа, приобретя боевой опыт рядовыми, будут весьма ценным пополнением для войск его 3-й армии. Да и разведка у генерала Горбатова хорошо поработала, сумела обнаружить наименее укрепленный участок немецкой обороны: минного поля не было, а проволока вместе с кольями сравнительно легко была опрокинута.

Первая траншея уже была очищена от живых фрицев, убитых было много и в самой траншее, и за ней. Наши подразделения, преследуя убегающих немецких солдат, захватили не только вторую траншею. В результате решительных действий наших двух рот (не могу вспомнить, кто командовал другой ротой) образовался уже заметный плацдарм.

После того как мы выполнили задачу по захвату плацдарма, поступила команда перейти к обороне. Промокший до нитки и продрогший, как говорится, до самых костей, я пытался согреться хотя бы энергичными движениями, но тщетно: к рассвету не на шутку начинало понемногу леденеть мое обмундирование, да и тело переохлаждаться. А если учесть, что в этой обороне я пробыл и весь день до следующей ночи, можно представить, во что превратились моя одежда и я сам. Почему-то вспомнилась песня о ямщике, который замерзал в степи. Конечно, я не до такой степени окоченел, меня немного выручала трубка, которую я курил уже довольно давно, еще до фронта. Она была массивной, солидной вместительности, с классически изогнутым чубуком и долго хранила тепло. Мой табак размок, и мне доброжелательно предлагали свою «махру» соседи по окопу. Кто пробовал курить махорку в трубке, поймет, что это за «удовольствие». Трубка хорошо грела кисти рук, но остальные части тела от довольно крепкого, державшегося всю ночь и целый день мороза стали терять подвижность. Мои пропитавшиеся водой ватные брюки и такая же телогрейка постепенно превращались в ледяной панцирь.

Вначале мне пришло сравнение образовавшегося панциря с рыцарскими доспехами, а потом более точное – с черепашьим панцирем, в котором только голова еще вертелась на шее довольно свободно да кисти рук, гревшиеся от трубки. Сапоги мои тоже скоро превратились в ледяные, и я опасался, как бы ноги не обморозились хуже, чем палец во время долгого зимнего похода в училище в дальневосточном Комсомольске ровно два года тому назад. Командир роты, капитан Сыроватский, видя, что толку от меня немного, приказал, пока не стемнело, двоим легко раненным штрафникам доставить меня в медпункт батальона. И поволокли они меня, как ледяную колоду, назад через Друть.

В батальонном медпункте, а он размещался в не очень вместительной палатке с печкой, орудовал наш доктор – капитан-медик Степан Петрович Бузун, небольшого роста, со старомодной бородкой. Его, наверное, никто, даже штрафники, не называли по воинскому званию – «доктор», и все. Он и его помощник, лейтенант медслужбы Ваня Деменков, с помощью больших саперных ножниц сняли с меня этот панцирь и сапоги, тут же энергично растерли всего от головы до пят смесью, кажется, спирта со скипидаром. Конечно, еще после кружки горячего чая влили внутрь и дозу спиртного, одели меня во все сухое.

Надо же, наш заботливый комбат предусмотрел и здесь запас всего: и белья, и ватных телогреек с брюками! Меня даже обули в валенки, наконец-то и мне доставшиеся! Так как в палатке было полно раненых, рядом с ней, в глубоком снегу мне отрыли яму, дно которой устелили хвойным лапником, прикрыли его частью плащ-палатки. Улегся я туда, меня закрыли второй половиной плащ-палатки, «утеплили» ее сверху тоже еловыми ветками и… засыпали толстым слоем снега, оставив там, где голова, отверстие для доступа воздуха. Хорошо разогретый растиранием да и внутренним «компрессом», совершенно не спавший эти злосчастные две ночи, я мгновенно заснул мертвецким сном. Конечно, сказалось еще и то, что фактически не удалось хорошо отдохнуть и от трудного пятисуточного рейда в тыл к немцам.