Офицерский вальс

Все это было, и все это, мгновенно восстановленное, возвращенное словами незамысловатой песенки, под которую на танцплощадке кружились безмятежные парочки, так плотно обступило Тимофея Васильевича, что он замер; ухватившись за железные прутья ограды, он стоял, не видя и не слыша ничего другого, кроме своего, давнего, и не догадываясь, что сейчас его можно было принять за крепко подвыпившего, что какой-то юнец, под усмешки прохожих, уже съязвил на его счет: набрался дядя!

Я совсем танцевать разучился И прошу вас меня извинить...

А вот это не так: он всегда танцевал хорошо, через минуту, понаблюдав, мог уже танцевать любой незнакомый танец, и ничего он не разучился и в тот вечер танцевал даже лучше, чем когда-либо. Чисто выбритый, перетянутый в талии широким офицерским ремнем, в зеркально начищенных сапогах, он легко кружил Аню, улыбался ей и только иногда, помимо воли, каменно сжимал губы, и резкие брови его выравнивались на переносье в одну напряженную черту. Аня тревожно взглядывала на него, Тимофей, пересиливая себя, встряхивал чубом, милые серые глаза девушки, успокаиваясь, снова сияли ясно и доверчиво, на худых и смуглых, с чуть выдавшимися скулами щеках проступал румянец.

Пластинка была одна; не отпуская Аню, Тимофей терпеливо ждал, пока лейтенант Огарчук заведет натужно поскрипывающую пружину, и опять терял ощущение реальности. Иван Огарчук танцевал с плотной и невысокой, как и он сам, украиночкой, их, таким образом, было четверо, но Тимофею упорно казалось, что они с Аней вдвоем. Может быть, потому, что пары как бы поделили пустой класс на две половины, не сближаясь и не разговаривая, а может и потому, что в пустом классе не было ни парт, ни стола, ни черной классной доски - ничего, кроме потолка, голых стен и влажных, недавно вымытых полов. Аня рассказывала, что за семь месяцев фрицы загадили школу до невозможности, - не дожидаясь, когда начнет работать районо, она с украиночкой, тоже учительницей, весь день с утра скоблили и мыли. Кисти их рук были еще красными, распаренными после воды и тряпки, под глазами лежали легкие тени, отчего глаза ее казались еще больше, лежалым холодком сундука пахло ее голубенькое, с белым горошком, платье, нежно и тревожно поднятое невысокой грудью. "Ходили в чем попало, - рассказывала она. Лишь бы только не поглянуться кому..." Смуглые худые щеки ее залились горячей краской, Тимофей, чтобы дать ей возможность оправиться от смущения, отвернулся, посмотрел на Ивана. После ночного боя у лейтенанта под левым глазом время от времени дергался какой-то мускул.

Танцуя, украиночка гладила его щеку. Иван, изловчившись, благодарно и часто целовал ей ладонь. Тимофей каменно сомкнул губы, Аня обеспокоенно спросила:

- Что с вами?

- Да ничего. - Тимофей упрямо мотнул чубом, ласково улыбнулся ей, опять забывая обо всем и забываясь сам.

Что происходит в такие минуты меж двумя, когда они, кружась, неотрывно смотрят друг другу в глаза? Если один из них только единожды поцеловал девчонку. - второпях, на большой перемене, для него - последней, а сегодня - тоже, как на большой перемене, между двумя грозными звонками - танцует с сероглазой девушкой? И если она, прожив долгих семь месяцев как в дурном сне, пряча взгляд под опущенными ресницами и самую себя - под обносками, вдруг словно проснулась? И перед тобой, вместо чужих звериных морд, свой, освободивший тебя, да еще чернобровый, с горячими странно темнеющими глазами, не обидевший тебя ни словом, ни жестом, которого ты еще зовешь на вы, но по имени, такому необычному и ласковому - Тимоша?..

- Извиняюсь, товарищ старший лейтенант, - появившись в дверях, негромко сказал вестовой. - Все, как приказано.

- Шабаш! - довольно объявил Иван Огарчук, останавливая патефон, и выразительно потряс кистью. - Всю руку отвертел с этой механикой.

Ужинали в узкой продолговатой учительской. Высокое окно было завешено плотным домотканым рядном, в углу на облезлой тумбочке горела керосиновая лампешка, зато стол был накрыт с королевской, почти немыслимой по тем временам роскошью: разогретая на сковороде свиная тушенка с капустой, круг копченой колбасы, зеленые огурцы, толстыми ломтями солдатский, кирпичиком, хлеб, две трофейные, обтянутые сукном фляжки, напополам распластанные головки лука с горкой - на газете - соли.

Всего навалом - сегодня еще получали по старому списочному составу... Насупясь, Тимофей плеснул понемножку девушкам, по полной себе, лейтенанту и пытавшемуся возражать Андрею, своему вестовому, - комбат только молча покосился на него, и тот умолк.

- За ребят, - сказал Тимофей и, не ожидая никого, двумя глотками, словно торопясь залить, потушить то, что горело внутри, опорожнил стакан.

- Ничего, товарищ старший лейтенент, - успокоил вестовой, держа стакан на весу, - пополнение толковое, мужики крепкие идут.

- "Пополнение, пополнение"! - Тимофей медленно и тягостно вздохнул. - А Сашки Глотова нет. А Митрофанова нет. Жучка - тоже нет...