Офицеры

Открылась дверь, и в клубах морозного пара возник Алексей с непокрытой головой — шлем был надет на котелок, который он бережно прижимал к груди левой рукой. А под правой нес добрую половину железнодорожной шпалы.

— Как живете-можете?

— Дверь закрой.

— Морозище — ужас, — Алексей поставил у входа шпалу, прикрыл дверь, подошел к столу и торжественно водрузил перед Любой накрытый шлемом котелок. — Ну, ничего, угольку обещали подвезти. Перезимуем.

Люба сняла шлем с котелка. И ахнула:

— Суп!

— Борщ, — поправил муж. — Комиссар приказал женам выдать. Ешь, пока горячий.

Люба тут же достала кусочек хлеба, ложку. Начала есть.

— А ты опять без завтрака ушел.

— Опаздывал я. Где наш топор?

— Под сундуком, — Люба вдруг перестала есть. — Алеша, он же с мясом!

— Ну с мясом, — согласился Алексей. — И хорошо, что с мясом. Полезно. Ешь.

— Не буду.

— Ешь, я сказал!

— С мясом женам не полагается.

— Тем, которые кормящие, им полагается, — он подошел, обнял. — Ну ешь, пожалуйста.

— Не могу. Это твоя порция.

— Ванькина! — вдруг заорал Алексей, тут же испуганно примолкнув. — Спишь, Егорка?.. Правильно, во сне только и расти. Иван в тепле, зубрит до посинения, так что нам с ним одна порция на двоих — за глаза.

— Алеша, я не могу.

— Можешь, — жестко сказал он. — Ты нам сына выкормить должна. Парня, понимаешь?

Достал топор, взял шпалу, вышел. Донесся стук топора.

Люба ела борщ с мясом, и слезы капали в котелок.

Ранняя весна. Маленькая железнодорожная станция. У платформы — небольшой пассажирский состав.

На перроне — Люба с ребенком на руках, Алексей и Варавва в шинелях, перетянутых ремнями. Они стоят у входа в вагон и молчат. Алексей хмуро курит.

— Пишите, Ванечка, — тихо сказала Люба.

— Куда? — вдруг взъерошился Алексей. — «Красная Армия, Алексею Трофимову»?

— А что? — улыбнулся Иван. — Адрес точный!

Алексей улыбнулся в ответ, а Иван вдруг помрачнел:

— Адрес точный, а писать все равно не буду.

— Почему же, Ваня? — удивилась Люба.

— Ни к чему это. Да и не люблю я писем. Вот если бы вдруг встретиться…

Ударил станционный колокол. Засвистел кондуктор.

— Прощай, Ванька, — торопливо сказал Трофимов. — Прощай, казаче.

Они обнялись. Рявкнул паровоз, дрогнул состав. Иван шагнул было к Любе, но остановился, не дойдя. И тогда она сделала встречный шаг к нему, хотела поцеловать, но он рванулся к поезду:

— Сына берегите!..

Вскочил на ступеньку проезжавшего мимо вагона, прокричал с деланным весельем:

— Правильно, этот — Егор! Но внука чтоб Иваном назвали! Ванькой, слышите? Ванькой!..

Удалялся состав, унося на ступеньке вагона Ивана Варавву.

На перроне остались Алексей и Люба с сыном на руках. И стояли, пока поезд не исчез вдали…

Встречи

На солнечной стороне улицы южного областного города у витрины книжного магазина, в которой отражался четырехэтажный жилой дом, стоял мальчик лет тринадцати с командирской сумкой через плечо, туго набитой книгами и тетрадями. Звали мальчика Егором, и у него было такое же простецкое, но очень упрямое лицо, как и у Алексея Трофимова.

— Егорка, Барсук идет! — крикнул пробегавший мимо мальчишка.

— Он тебя бить собирается!

— Ну и пусть, — сердито проворчал Егор. — Пусть пока собирается.

Мальчишка убежал. Егор, оглянувшись, достал карманное зеркальце и воровато пустил солнечного зайчика в окно третьего этажа дома на теневой стороне.

Это была обычная квартира городской служилой интеллигенции середины тридцатых годов. Случайная разностильная мебель, много книг и большой шелковый абажур.

Солнечный зайчик ударил в потолок, пометался по стенам, точно маленький прожектор. А потом угодил в лицо девочки с тугими косичками.

— Мама, я пошла! — тотчас же объявила девочка, выскочив из-за стола.

Немолодая безулыбчивая женщина, увидев пляшущий по стенам зайчик, выглянула в окно.

Егор поспешно спрятал зеркальце: из дома напротив выскочила девочка с упрямыми косичками. Не оглядываясь, пошла вперед, независимо помахивая портфелем.

Егор шел в десяти шагах позади косичек и тоже независимо помахивал командирской сумкой.

А следом за Егором шли трое шалопаев. Старшему было лет пятнадцать, а лицом он и впрямь напоминал барсука.

Тугой, тревожный гул далекой канонады наполнял небольшой кабинет. В кабинете за столом сидели: начдив — пожилой, с орденом и двумя ромбами; комиссар — высокий, худой латыш; и командир с тремя кубиками в петлицах — Алексей Трофимов.

Все настороженно молчали, поглядывая на телефон. Наконец он зазвонил, и начдив поднял трубку:

— Да. Я, товарищ командующий. Так точно. Японская артиллерия продолжает интенсивно обстреливать китайцев. Прижали к реке и обрабатывают. Да они бы давно прорвались, если бы не семьи да раненые. Так. Понятно, товарищ командующий. Есть! До свидания. — Комдив положил трубку, улыбнулся комиссару:

— Ну, комиссар, решено и подписано!

— Хорошо, — без улыбки отозвался комиссар. — Это очень хорошо.

— Товарищ Трофимов, — сказал комдив, и Алексей встал.