Офицеры. Завтра была война. Аты-баты, шли солдаты

Взвод шел по обочине разъезженной дороги, растянувшись жидкой цепочкой. Фронт был невдалеке: ветер доносил раскаты артиллерийского огня. По дороге бесконечным потоком ехали груженые машины, легко обгоняя порядком уставших солдат.

— Долго нам еще топать? — догнал младшего лейтенанта Суслина сержант Мятников. — Животы подвело. Где эта чертова Ильинка?

— Еще минут сорок — сорок пять, — не очень уверенно сказал Игорь. — Придется потерпеть.

— Часок потерпеть можно, — согласился Мятников. — Только надо бы нам квартирьера выслать, товарищ младший лейтенант. Поди не одни мы в этой Ильинке будем.

— Правильно, — обрадовался Суслин. — Вот вы, Мятников…

— Пусть уж лучше Святкин, — улыбнулся сержант. — Уж он-то точно отыщет, будьте уверены. Да и причина у него имеется.

— Какая причина? — насторожился Игорь.

— Потом узнаете. Так передать Святкину ваш приказ?

— Передайте.

Мятников побежал назад. Усталые солдаты медленно брели по обочине друг за другом.

Зацепившись за борт обгонявшей взвод машины, Святкин перекинулся в кузов и укатил, помахав рукой солдатам.

* * *

Константин проснулся в узкой девичьей светелке. За стеной слышались шепот, звяканье посуды. Капитан шумно вздохнул, и в светелку заглянула Анна:

— Вы живы?

— У вас есть основания сомневаться?

— Во всяком случае вчера появились, — Анна присела на край кровати, профессионально поймала пульс. — Пожалуйста, помолчите минуточку. На сердце никогда не жаловались?

— У меня нет сердца, — улыбнулся Константин. — У меня, как раньше пели, «вместо сердца дизельный мотор».

— Пели — «пламенный».

— Танкисты переиначили.

— Все равно, это не медицинская категория. Мне кажется, вы невропат, что довольно странно при вашей профессии. Ни с того, ни с сего грохнулись в обморок.

— Извините, — тихо сказал Константин. — Поверьте, это впервые в жизни.

— Я-то привычная, — улыбнулась Анна.

— Ночь не спал, — виновато вздохнул Константин — И день вышел такой… Нервный день вышел.

Анна поднялась:

— Вставайте. Самовар стынет.

— Подождите. Как странно. Я помню, что ночью вы сидели точно так же, как сейчас, рядом, и тогда я представлял, что вы — моя мама. Она умерла, когда мне было три года. Я не помню ее, но ночью мне казалось, что я чувствую ее руки. Казалось совершенно отчетливо. Мистика какая-то, правда?

— Правда, — серьезно сказала Анна. — Я спешу, вас Валентина Ивановна чаем напоит. — И вышла.

Когда Константин вошел в комнату, за столом с шумевшим самоваром сидела только хозяйка дома. Степенная женщина лет около сорока Валентина Ивановна.

— Доброе утро, Валентина Ивановна, — сказал Константин. — А где же Анна?

— На вокзал поехала, гостей встречать. Умывальник у нас — в сенях. Вернешься, чайком угощу.

— Что со мной случилось вчера, Валентина Ивановна?

— Что случилось? — она вздохнула. — Держался ты, держался, а потом, видать, не выдержал. Тебе бы поплакать — легче бы стало, а ты… Погоны, что ли, не позволяют? Или служба у тебя такая?

— Служба как служба.

— Родные могилы слезы отворяют, — продолжала хозяйка. — Ты бы слез не стеснялся, капитан. Это ведь святые слезы, а в старину и богатыри святых слез не стеснялись. Я вот простая баба: четверо детей да два мужа — вот и весь мой капитал. Один муж сам помер, другого не стерпела и выгнала. А почему не стерпела? Потому что слеза его только в пьяном виде и прошибала. А отец без слезы — не отец, а «унтер-цер», как бабка моя говорила. Нам, бабам, ведь не мужья нужны. Нам отцы нужны. Отцы детям нашим. А где их взять?

— Убили отцов, — вздохнул Константин.

— Так ведь не всех убили, — возразила Валентина Ивановна — К тому же пора бы и новым вырасти, а?

— Анна говорила, что вы тогда видели, как раненых добивали?

— Видела, — она помолчала. — Я в кустах хоронилась. Шла в Некрасовку да на немецкий дозор натолкнулась. Вот и пришлось в кустах-то, как мышке.

— Моего тоже добили? — тихо спросил капитан.

— Я не помню, как погиб твой отец, Костя, — так же тихо ответила Валентина Ивановна. — Ты уж прости, врать не хочу: не видела. Анькиного видела, а твоего… Ты уж прости меня. — Помолчали. Потом она сказала:

— Поди умойся, Костя.

Он вышел. Валентина Ивановна вытерла слезы, посмотрелась в висящее на стене зеркало, сказала собственному отражению:

— Вот и наврать пришлось. Да оно, может, и к лучшему…

Вернулся Константин. Сел к столу, хозяйка налила ему чаю, придвинула хлеб, масло, яйца, творог. Спросила неожиданно:

— Ты женат?

— Женат. Детей пока нет.

— Будь мужиком, Константин, не крути Аньке голову, — очень серьезно сказала Валентина Ивановна. — Ей совсем не так весело живется, как тебе может показаться.

— Да разве танкист супротив летчика потянет? — улыбнулся капитан, стремясь превратить разговор в шутку. — А у нее муж-летчик. Да еще истребитель!

— И все воюет, — горько вздохнула Валентина Ивановна.

— Где воюет?

— В небе, — она помолчала — Знаешь, есть такой госпиталь, в котором до сей поры еще раненые лежат?

— Какие раненые?