Офсайд 3

– Выглядишь погано, парень, – хмыкнул он. – Так на чем мы остановились? Почему я тянул? Ну, во-первых, моя дочь. Твои люди за ней присматривали, и я не знал, какие у тебя планы и поручения на ее счет. Рисковать ребенком я бы никогда не стал. Мне нужно было твое доверие. А что, как не общее дело, может это самое доверие создать? Я получил дочь без твоего тотального контроля, а ты свою абсолютную победу. Ты ведь реально кайфовал. Чувствовал себя долбаным царем горы. Как это было? Успел примерить роль Бога? Хотя, тьфу-тьфу, Дьявола, разумеется. Тебе казалось, что ты получил все, убрав последнего конкурента. Марк не в счет. С ним ты не тягался. Это внутреннее, да? Личное. Ревность. Только Доминник был твоим соперником. С самого начала. Ты не пощадил его, когда он был ребенком, а сейчас просто жаждал растоптать. Пол любил первенца больше остальных сыновей, и ты знал об этом. Знал, что при любом раскладе Пол отдаст своему сыну все, а тебе придётся делиться. Марка ты терпишь, потому что для тебя он никогда не имел никакого значения. Пустое место. Ты его не видишь. Ты ненормальный. Маньяк. В этом все дело. Ты не способен на простые чувства. Только маниакально-одержимые. Пол, потом Джейсон, и, наконец, я. Любовь, ревность, ненависть, похоть в твоем исполнении носят безумный характер. Ослепляют тебя. Я сыграл сразу на все твоих чувствах, Генри. Жажда абсолютной власти, ненависть к Джейсону и любовь ко мне. Я хотел, чтобы ты залез на чертову вершину мира, чтобы скинуть вниз. Чтобы ты, мразь, увидел, что я забрал все. Я сяду в твое кресло, пока ты будешь гнить в земле. И я буду, счастлив, черт бы тебя побрал. Потому что в отличие от тебя и твоего детища, Джейсона Доминника, я всегда был слишком нормальным, чтобы позволить играть с собой. Мой разум не дрогнул, Генри. И все, что я чувствую сейчас, это облегчение. Даже не триумф. Моя месть вымотала и меня тоже. Я ненавидел тебя все эти годы такой лютой ненавистью, что только мысли об этом дне придавали мне сил и уверенности. Я знал, что он настанет. Вся моя жизнь была посвящена этому дню, Генри. Это почти любовь. Ты не согласен? Так сильно жаждать твоей смерти… Шаг за шагом идти к ней, не щадя случайные жизни. Белла не успокоилась бы. Она такая же, как ты. Безжалостная. Я всегда бы мешал ей. Это война, на которой все методы хороши. Тебе ли не знать.

Дино встал, вытянул сигарету из пачки и снова затянулся, блаженно закрывая глаза.

– Я уничтожу Изиду. Обещаю тебе. Не останется ни одной мрази, которая причастна к тому, что случилось со мной и случается с другими детьми. Громкое заявление, учитывая масштаб Изиды, но я сделаю то, что смогу. Сколько успею. Ты еще живой? – Дино открыл глаза, повернув голову в сторону Лайтвуда, лицо которого вздулось. Он почти не дышал.

– Твое сердце не разбилось, – с сожалением вздохнул Орсини. – Жаль. Я надеялся, что душевная боль уничтожит тебя быстрее, чем яд. Вот я дурак, да? Какая душевная боль?

Дино взглянул на часы.

– Судя по описанию, у нас еще минуты три. – Он щелкнул браслетом, бросив ненужным аксессуаром в неподвижного, немного завалившегося на бок Лайтвуда. Слюна капала прямо на его дорогущий пиджак. – Я наврал, когда сказал, что купил две пары. Свои взял вчера. Оборжаться можно. Но красиво прозвучало, и ты повелся. Как обручальные кольца. Старый уже, чтобы верить в сказки. Ты посиди тут, а я пойду, открою дверь еще одному гостю. Не скучай. Мы уже на финише. – Дино подмигнул Лайтвуду и направился к двери ровно в тот момент, когда раздался стук. Распахнув дверь, он пропустил гостя.

– Заходи, Джейсон. У тебя есть минута, чтобы попрощаться. Подожду тебя за дверью. Я с ним закончил.

Глава 5

Джейсон

Сколько я ждал этого момента? Три года, четыре? На самом деле, всю жизнь. Сейчас мне не нужно лгать и прятать воспоминания в темный чердак, подальше от оставшихся крупиц здравого смысла. Я не помню выражения его лица и подробностей событий… Мне было шесть. А потом два десятка лет я не помнил, что когда-то мне было шесть. Я не помнил не только лицо садиста, насильника и педофила, укравшего мое детство, но и нежные черты матери, ее руки, поцелуи, ласковый голос, которым она пела песни на ночь. Ее слезы… Я не видел их. Но я знал, что они были. Целые реки слез и океаны отчаяния, которые привели ее в тот день в ванную комнату с определенной целью. Моя мать не была больна, не больше, чем я, по крайней мере. То, что с ней случилось, не было приступом шизофрении. Роковое стечение событий. Ее толкнули за грань.

Все эти годы я не любил ее. Она была лицом с фотографии, красивым, чужим. Я не скорбел, не гадал, какой она была.

А сейчас я все время думаю, что этот человек, который сейчас смотрит на меня глазами, полными ужаса и панического страха, он забрал у меня слишком много, чтобы я просто плюнул ему в лицо и ушел.