Огарок во тьме. Моя жизнь в науке

На сегодняшний день Дэвид Хьюз – ведущий практический представитель теоретической концепции расширенного фенотипа. Он был бы идеальным директором гипотетического будущего Института расширенной фенотипии, моей несбыточной мечты, описанной в завершении моей статьи в журнале Biology and Philosophy:

После торжественного открытия нобелевским лауреатом (члены королевской семьи – не то) изумленных гостей проводят по новому зданию. В нем три крыла: музей артефактов животных, лаборатория расширенной генетики паразитов и центр действия на расстоянии. <… > Во всех трех крыльях здания изучают знакомые явления с новой точки зрения: рассматривают куб Неккера в новых ракурсах. [Ученые во всех трех крыльях гордятся своей] строгой теоретической дисциплиной[136]. Над главной дверью института высечен девиз – мутация слов св. Павла в одном локусе: “Но ясность из них больше”.

Теперь к моему воображаемому институту следовало бы прибавить еще и медицинское крыло. Один из сегодняшних лидеров зарождающейся дарвиновской медицины – американский биолог Пол Эвальд, а также Рэндольф Несс[137] и Дэвид Хейг. Я благодарен Роберту Триверсу, вдохновенному инноватору, который привлек мое внимание к удивительной статье Пола и Холли Эвальд о дарвинистском подходе к раковым заболеваниям, с применением концепции расширенного фенотипа. Хорошо известно, что опухолевые клетки подвергаются естественному отбору в опухоли. Но этот естественный отбор ограничен во времени: “улучшенные” мутантные клетки (они улучшают свою способность быть раковыми, а вовсе не делают лучше пациенту) побеждают менее злокачественные клетки, и таким образом их в опухоли становится больше. Но этот эволюционный процесс завершается со смертью пациента. Существует и параллельный, но более долгосрочный, на протяжении многих поколений, отбор генов в остальном теле по устойчивости к раку, способности воздвигать барьеры против него, разрабатывать иммунологические хитрости против него и так далее. Эта гонка вооружений несимметрична: антираковые хитрости вырабатывались против рака у прошлых поколений людей. А вот хитрости самих опухолей должны в каждом поколении развиваться заново: в каждом теле они начинают свою злокачественную эволюцию с нуля, будучи нормальными здоровыми клетками, и шаг за шагом проходят естественный отбор и развивают свойства, необходимые, чтобы победить другие раковые клетки в гонке размножения.

Идея гонки вооружений между организмом и его раком ведет к занимательным размышлениям. Рак – это паразит, причем особенно коварный: его клетки практически (но, что важно, не полностью) идентичны клеткам хозяев. Организму (и медицинской терапии) намного легче различить “посторонних” паразитов вроде глистов и бактерий. За много поколений, во многих схватках с разнообразными формами рака оттачиваются “навыки” распознавания клеток, подозреваемых в “раковости”. И, как и в любой гонке вооружений, необходимо найти баланс между излишним избеганием рисков (когда видишь опасность там, где ее нет) и излишней расслабленностью (когда не видишь опасность там, где она действительно есть). Это сродни дилемме пасущейся антилопы: она слышит шорох высокой травы и должна решить – это хищник или всего лишь ветер. Пугливая антилопа, которая подскакивает от каждого шороха, недоедает, потому что каждый раз отрывается от кормежки, чтобы убегать. Расслабленная антилопа, которая продолжает пастись, когда другие убежали бы, рискует оказаться в пасти леопарда. Естественный отбор генов антилопы останавливается на тщательно продуманном балансе между избегающей риска Сциллой и расслабленной Харибдой. Иммунная система в определении злокачественных клеток идет по такому же канату. Если слишком расслабиться – пациент умрет от рака. Если слишком пугаться, избегая рисков, – иммунная система станет атаковать безобидные здоровые клетки, незаслуженно подозревая в них рак. Найдете ли вы лучшее объяснение аутоиммунным заболеваниям, таким как алопеция, псориаз или экзема? Аллергии, конечно, тоже можно трактовать как избегающую рисков, “пугливую” гиперреакцию иммунной системы.