Огарок во тьме. Моя жизнь в науке

Пусть в книге “Бог как иллюзия” есть отрывки, которые чувствительным натурам кажутся резкой критикой, а то и нападками, но начало и конец у книги вполне умеренные. Заключительная глава, “Всем паранджам паранджа”, – это широкая метафора. Обедняющая жизнь прорезь в парандже отражает узость донаучного взгляда на мир, и я привожу различные примеры того, как можно расширить эту прорезь, тем самым обогатив жизнь и ее радости. К примеру, наука расширяет ее, демонстрируя, какая малая доля электромагнитного спектра доступна нашему восприятию.

Начинается книга с теплых воспоминаний о капеллане из моей старой школы, который в детстве, лежа лицом в траве, испытал озарение и вдохновение принять религию, которая ознаменовала его жизненный путь. “Крошечный лес на земле вдруг разросся и сравнялся со вселенной и любознательным умом мальчика, его разглядывающего”. Я с уважением относился к его прозрению, вплоть до того, что писал: “В другое время и в другом месте я сам был таким же мальчишкой: меня потрясало созерцание Ориона, Кассиопеи и Большой Медведицы, до слез трогала беззвучная музыка Млечного Пути, кружили голову ароматы африканских плюмарий и бьюмонтий”.

Большую Медведицу я упомянул потому, что на ум пришло стихотворение, которое моя мать написала еще девочкой; оно завершалось следующими строками:

Медведица стоит во тьме,
Касаясь лапами ветвей,
А те, чернее черноты,
Скрипят и гнутся на ветру;
Их звук покинуто грустит
В ночной и темной пустоте.

Первая страница завершалась ностальгическим воспоминанием о том, как во время уроков мы забавы ради пытались отвлечь капеллана от Священного Писания просьбами рассказать о службе в Королевских ВВС; я процитировал в его честь стихотворение Джона Бетжемена:

Наш падре – бывший летчик-истребитель,
И, хоть крылья порядком сдали,
По-прежнему стяг в его обители
Указует на горние дали…

После выхода моей книги, к моему вящему восторгу, один бывший ученик той же школы прислал на мой сайт, RichardDawkins.net, вот такое стихотворение:

Ваш падре – у нас известная личность,
Заведует тут общежитьем ваш летчик.
Вам в утешенье его философия,
А мне – лишь одна из пасторских дочек.

Британская образовательная система, конечно, имеет свои недостатки, но если выпускники Аундла способны выдавать такие штуки, что-то там делают правильно.

Замыкая круг

Закончу там же, где начинал, – на своем семидесятом дне рождения, в обществе сотни гостей, на ужине, который устроила в мою честь Лалла в зале Нового колледжа. Прозвучали старые добрые песни в исполнении хора, произнесли тосты Лалла, Алан Грейфен – мой звездный ученик, а позже учитель – и сэр Джон Бойд, бывший посол в Японии, ныне глава колледжа Черчилля в Кембридже; затем выступил и я. Завершалась моя речь небольшим стихотворением (скорее, куплетом – не думаю, что он заслуживает звания стихотворения), полным пародийных отсылок: к А. Э. Хаусману (любимому мной в юности – любил его и Билл Гамильтон, который в самом деле напоминал мне меланхоличного героя цикла “Шропширский парень”), Псалтири, любимой английской теме спорта, Шекспиру, Дилану Томасу и другим классикам поэзии.

Уж за плечами семь десятков,
И не всегда был путь мой гладким,
Земную жизнь прошел вполне,
Не разгуляться больше мне:
По букве древнего завета
Последняя настала мета.
Однако Книге Бытия
Никак не доверяю я.
Долой из строгих чисел мистику!
Я трезвую ценю статистику.
Отброшу ветхие страницы —
По ним не следует учиться.
Сказал тот, кто меня мудрей:
Я капитан судьбы своей.
У тьмы – коса, у знанья – бритва.
Пока последний жест Арбитра
Не возвестит, что кончен тайм,
Я не спешу сквозь полог тайн
В безвестный край и безвозвратный,
И не считаю за приятный
Тот отдых среди мрачных плит,
Который время нам сулит.
Нет, не пора ступать во тьму,
Быть светом должно самому:
Всегда искать еще труда,
Ведь отпуск будет Навсегда.

Благодарности