Огг

Самим интересным боем Ген посчитал бой двух прегенариев, которые выступали первыми. Они сражались деревянными мечами, а вместо доспехов, их предплечья и голени были обмотаны тряпками. Бойцы были юркими и гибкими, а их бой был похож скорей на акробатический номер, чем на битву. К тому же, их выступление сопровождалось музыкой. Выступления остальных бойцов вызвали у Гена скуку, он даже подумал о том, чтобы уйти, но вспомнив, что пришёл сюда ради того, чтобы увидеть гладиатора Эльфо, стал терпеливо ждать. Наконец объявили последний бой. Ген приподнялся и вытянул шею, чтобы лучше рассмотреть Эльфо. Секст идеально подходил под то описание, которое слышал Ген. К тому же он выходил на арену практически напротив Гена и мальчишка, приняв его за Эльфо, застыл, восхищённо разглядывая грозного исполина в красивых доспехах римского легионера и с убранством из перьев на шлеме, делавшего гиганта ещё выше. Он даже не заметил, как неподалёку от него из-под трибун вышел брат. Когда бойцы сошлись посередине арены и Ген наконец-то рассмотрел второго бойца, его сердце затрепетало, а перед глазами поплыли тёмные круги. Гена раздирало смешанное чувство. В нём соединились радость и страх. Радость от того, что его брат жив и страх, что сейчас он умрёт у него на глазах. Умрет здесь, на этой римской арене, не в бою, а как сказал ему ранее Цезарь – на потеху зрителям. Одновременно с этим чувством пришло осознание, что он не в состоянии помочь брату. Даже выскочи Ген на арену, чтобы стать рядом с братом плечом к плечу против этого невероятного противника, его непременно схватит стража и выведет прочь за пределы арены. Тогда он уже никогда не увидит брата, ни живым, ни мёртвым.

Ген застыл, не спуская с брата глаз. Так случилось, что именно в этот момент на нём остановился взгляд Цезаря. Цезарь даже не понял, почему посмотрел в ту сторону. Он как будто почувствовал небывалый всплеск эмоций, что исходил от его приёмыша. С этого момента великий диктатор не сводил с него озабоченного взгляда. По тому, как держался Ген, увидев вновь обретённого брата, которого мог опять потерять в любую секунду, Цезарь всё больше убеждался в том, что сделал правильный выбор, взяв этого мальчишку под своё покровительство. Наблюдая за своим приёмышем, Цезарь не слышал криков неистовствовавшей вокруг толпы, не видел боя, что сопровождался этими криками и только, когда выражение страха за жизнь брата на лице Гена сменилось интересом и восхищением, Цезарь расслабился и перевёл взгляд на сражавшихся гладиаторов.

На арене Арс разворачивал действо. Он танцевал вокруг Секста свой удивительный танец и ни Секст, ни наблюдавшие за избиением великана зрители, не могли просчитать, куда будет нанесён следующий удар. Секст уже был практически обездвижен, ведь на правой икроножной мышце у него вздулся отчётливо видимый с трибун ужасный чёрный кровоподтёк. Левая икра, в свою очередь, была разорвана наконечником копья. Из неё обильно текла кровь, обагряя песок вокруг раненного исполина. Тем не менее, Секст оставался достаточно грозным и опасным. Арс двигался вокруг него быстро и в то же время плавно. Он как будто скользил над песком. Именно это скольжение мешало Сексту и зрителям угадать начало очередного удара и место, в котором он завершится. Обломки копья мелькали перед Секстом, но благодаря огромному щиту он был хорошо защищён, а осознав, что противник не стремится убить его, ещё и спокоен. Закрывшись щитом, он искал способы снискать победу, однако его меч постоянно рубил пустоту.

Поиграв с Секстом несколько минут на радость публике, Арс решил, что пора заканчивать бой и в неуловимом ударе обломком копья сломал Сексту нижнюю челюсть. Удар оглушил Секста. Он грохнулся на спину и несколько секунд лежал без движения. Арс уже собрался обратиться за решением судьбы Секста к зрителям, но великан зашевелился и начал подниматься на ноги. Галл дал ему встать, принять оборонительное положение и снова закружил вокруг него. Сделав несколько обманных движений, позволил Сексту раскрыться и новым ударам сломал ему нос. Исполин вновь опрокинулся навзничь, разбрызгивая кровь из разбитого лица. Больше он не поднялся.