Огюст Бланки

Бланки, конечно, внимательно следит за событиями. Его интересует все, что касается рабочих, и поэтому эволюция Интернационала не ускользает от его внимания.

В сентябре 1868 года Бланки в Брюсселе присутствует на заседаниях очередного конгресса Интернационала. Он снова болен, сильно исхудал, говорили, что он походил на скелет. Но на протяжении недели работы конгресса он не пропускает ни одного заседания и молчаливо сидит на местах для публики. Этот конгресс благодаря влиянию Маркса сделал крупный шаг вперед от прудонизма. Он одобряет забастовки, создание профсоюзов, борьбу за восьмичасовой рабочий день. Бланки с интересом относится к этим решениям, к тому, что конгресс высказывается более революционно. Однако он считает, что члены Интернационала слишком много говорят об отвлеченных философских, экономических проблемах и совершенно не склонны к подготовке революции. Все это кажется ему похожим на бесконечные теоретические споры разных школ французского утопического социализма. Конгресс напоминает ему злополучную Люксембургскую комиссию Луи Блана, усыплявшую рабочих разговорами, когда надо было действовать. Бланки писал тогда: «Я вижу, что Интернационал не вносит в движение своего собственного вклада. Интернационал топчется на месте. Он лишь идет за развитием философии, политики, теории социализма. Словом, он плетется в хвосте».

Критическое отношение к Интернационалу усиливается, поскольку в момент надвигающейся революции он главным образом занимается теоретическими дискуссиями. Но, кроме того, многие высказывали мнение, что Интернационал отталкивает Бланки именно своим интернационалистским характером. Франция, родина Бланки, обрекавшая его на невероятные мучения, остается тем не менее для него превыше всего. Только Франция может быть источником передового опыта для остального мира. Его социализм основан исключительно на французской традиции. Для него характерен особый революционный патриотизм. Хотя он ненавидит правительство своей страны, для него нет ничего более святого, чем Франция. А Интернационал провозглашает равенство всех народов. И вообще мировоззрение Бланки исключительно эгоцентрично. Он отказывается воспринимать чужие идеи. К тому же на первом месте у него стоит не мысль, а действие.

Характерно, что все эти годы на свободе Бланки держится в отдалении от Маркса, крупнейшего революционного мыслителя. Бланки никогда с ним не встречался, хотя Маркс не раз проявлял интерес к Бланки, даже искреннюю симпатию, доходившую до восхищения. А Бланки? Он не обнаруживает взаимности. Вряд ли даже Бланки читал «Коммунистический манифест». Из произведений Маркса он знал лишь «Нищету философии», поскольку она содержала критику ненавистного ему, как и Марксу, Прудона. Неприязнь к Прудону в решающей степени объясняет сдержанное отношение Бланки к Интернационалу, ибо его французская секция целиком состояла из прудонистов. К тому же Бланки явно ошибался в оценке реального места Интернационала. Он писал в сентябре 1868 года, что он не имеет влияния на массы, не оказывает воздействия на народ и слабо способствует прогрессу. Правительство Империи оказалось более прозорливым, ибо своими преследованиями в 1868 году оно признало его важную роль.

В это время как в Интернационале, так и во Франции выдвигается фигура знаменитого русского революционера — анархиста Бакунина. Во Франции он быстро приобрел много сторонников. Бланкисты тоже были немного связаны с ним, но никакого длительного союза не получилось. Алэн Деко пишет: «Секрет всего заключался в том, что Бланки не терпел никаких союзов. Он хотел быть единственным обладателем истины». Такое наблюдение не лишено основания.

Между тем положение во Франции обостряется. Бланкисты предсказывают скорое падение Империи. Давно миновали времена монотонного, ровного хода событий, когда воздух, казалось, застыл в ожидании бури. Сейчас повсюду чувствовалось ее приближение. Император и его клика в замешательстве метались от одной глупости к другой, воображая, что они еще в состоянии, действуя «кнутом и пряником», спасти свою прогнившую власть. Они запрещают Интернационал, но одновременно вынуждены разрешить деятельность профсоюзов. Затем принимаются так называемые законы о печати и собраниях. В Париже и в провинциях осенью 1868 года появилось около семидесяти оппозиционных газет и журналов. Среди них есть всякие: от умеренно-либеральных до самых бунтарских.