Огюст Бланки

Бланки не обескуражен. Он без колебаний берет на себя опасную, но благородную миссию инициатора новых революционных акций. В январе 1831 года публикуется воззвание группы студентов во главе с Бланки, призывающее создать общестуденческий союз борьбы против монархии Луи-Филиппа. В сущности, это призыв к восстанию. Министр просвещения Барт, некогда боровшийся с Бурбонами, теперь превратившийся в ревностного орлеаниста, запрещает создание союза, ссылаясь на королевский закон времен Реставрации. Бланки немедленно составляет новую декларацию. В ней разоблачается предательство человека, выступающего в роли выразителя июльской революции: «Этот министр, которого многие из нас помнят как участника заговоров, не нашел ничего лучшего, как присоединиться к нашим злейшим врагам. Этот бывший карбонарий пытается воскресить кровавый ордонанс 5 июля 1820 года, угрожая нам судьбой Лаламанда (студента, убитого при Людовике XVIII. — Н. М.)…» Бланки призывает к преобразованию системы высшего образования, к разрушению «всего этого здания, воздвигнутого Империей и Реставрацией». Он требует для студентов свободы: «Мы ее завоевали в июле, но она уже потеряна в январе! Однако она стоит того, чтобы за нее сражаться дважды. Справедливость и будущее на нашей стороне. Наступит день торжества справедливости!»

Газета «Глоб» печатает эту вызывающую декларацию. Тогда студентов, подписавших ее, вызывают на Академический совет. Одного из них исключают из университета сроком на год. Других лишают права зачетов. Бланки наказан лишением сразу трех. Но когда члены совета, министр Мерилу и генеральный прокурор Персиль покидают Сорбонну, стекла их карет студенты разбивают камнями, осыпают их бранью, забрасывают тухлыми яйцами. Против «мятежников» организуется кампания в газетах, на них натравливают «хороших» студентов. Идет борьба листовок, собраний, демонстраций. Правительство принимает решительные меры. 23 января 1831 года Бланки и два его товарища, Самбюк и Плок (с которым он когда-то путешествовал. — Н. М.), арестованы.

После нескольких дней в доме предварительного заключения они оказались в тюрьме Ла Форс. Если не считать короткого ареста во время путешествия в Ницце, то это первое настоящее знакомство Бланки с настоящей тюрьмой. Тюрьма находится на улице Сицилийского короля в районе Марэ. Здесь возвышается мрачный четырехугольный старый особняк, построенный еще в эпоху Возрождения и считавшийся одним из самых красивых в Париже. Тюрьма сохранила имя первого владельца здания и после того, как Людовик XIV превратил этот огромный дом в место заключения. В 1831 году оно выглядело крайне мрачно, особенно из-за того, что его большие окна были прикрыты накладными деревянными щитами. Сверху они пропускали немного света, но не позволяли заключенным видеть окружающий мир и не давали возможности увидеть их самих с улицы. Для молодого революционера первая тюрьма — серьезное испытание. Она как бы говорит ему: вот что тебя ждет, если ты будешь продолжать бороться против власти. Очень часто этого достаточно, чтобы человек предпочел спокойное существование, хотя для этого и придется пойти на отказ от убеждений, надежд, стремлений, отказаться от самого себя. Такой вопрос, естественно, встал и перед двадцатишестилетним Бланки. Тем более интересно его поведение в момент, когда после недавней победившей революции он вдруг оказался жертвой продолжения борьбы за дело, за которое он сражался в июльские дни.

Бланки спокойно переносит обрушившийся на него удар, в то время как его родные и друзья крайне встревожены. Старший брат Адольф выражает свое возмущение письмом в газету и требует освобождения Огюста. Мадемуазель Монгольфье немедленно пишет ему и предлагает свое содействие с целью освобождения. Характерно, что Бланки отвечает не сразу и пишет ей только 6 февраля: «Тысячу раз прошу извинить меня, но я очень ленив. К тому же нас 15 человек в камере размером с ваш салон. Здесь также 10 коек, печь, три стола, 12 стульев. С 7 утра до 10 вечера раздаются такие крики, гомон, шум, что невозможно услышать друг друга. При всем желании невозможно даже читать, и к тому же я ленив. Знайте, что я приведен к чисто животному материальному существованию: для этого здесь сделано все. Я весьма благодарен вам за то, что вы хотите сделать для меня. Но, по правде говоря, не хочется сознавать, что вы будете прилагать усилия совершенно бесполезно… Все идет нормально в соответствии с последствиями июльской революции, и мне становится менее горько при мысли, что мы страдаем вместе с народом…»