Огюст Бланки

В Тюильри предпринимаются запоздалые судорожные маневры. Король поручает сформировать правительство Тьеру, который обещает избирательную реформу. Но одновременно командующим войсками назначается маршал Бюжо, прославившийся резней на улице Транснонен в 1834 году, само имя которого вызывает взрыв возмущения. Теперь восставшие требуют уже не реформы, а свержения монархии и установления республики. Король подписывает отречение и в почтовой карете бежит из дворца. Вскоре туда врывается восставший народ. Королевский трон вытаскивают на площадь и торжественно сжигают на костре.

А в Ратуше водворилось Временное правительство — плод стихийного волнения, путаницы, случайностей. Главными фигурами оказались консервативный республиканец Ламартин, неоякобинец, щеголявший старыми лозунгами революции 1789 года Ледрю-Роллен, социалист Луи Блан. Первого поддерживал восьмидесятилетний Дюпон де л’Эр, астроном Франсуа Араго, умеренные журналисты Арман Марраст и Луи Гарнье-Пажес, а также Кремье и Мари. Редактор «Реформ» Фердинанд Флокон выступал заодно с Ледрю-Ролленом. Вместе с Луи Бланом действовал рабочий Александр Мартэн, известный под именем Альбера, бывший участник тайных революционных обществ. Никто в правительстве не имел ясной, откровенной политической программы. Вместо этого получилось сочетание пустого фразерства, маскировавшего замешательство и страх. Последнее, пожалуй, действовало прежде всего. Восставший народ еще верил им, а они больше всего боялись народа. А он и сам не был един в своих стремлениях. Рабочие возлагали смутные надежды на республику в своих интересах, мелкие буржуа ждали от нее совсем другого, а богатая, крупная буржуазия, сначала крайне испугавшаяся революции, быстро пришла в себя и теперь добивалась того, чтобы все ограничилось сменой политической формы, а ее господство осталось бы нетронутым. Временное правительство, буржуазное в своей сущности, несмотря на присутствие в нем Блана и Альбера, в первое время решило дать какое-то удовлетворение вооруженному народу. Его оно боялось больше всего.

Чтобы снискать благосклонность и успокоить тех, кто еще с ружьями в руках находился на баррикадах, немедленно издается целая серия декретов. Освобождаются политические заключенные, отменяется смертная казнь за политические преступления; вещи, отданные в заклад ростовщикам бедняками, возвращаются, но ростовщики получают компенсацию от государства; оказывается помощь семьям инсургентов, погибших в боях, раздается хлеб бойцам баррикад, рабочим туманно обещают улучшить их участь. Несколько позже издаются декреты о введении всеобщего избирательного права, об отмене рабства в колониях, о предоставлении рабочим права объединяться в профсоюзы. Уж не оказалось ли Временное правительство действительно народным и революционным? Поверить в это могли лишь очень наивные люди. Гарнье-Пажес цинично признал, что первые декреты были «ценой спокойствия как в Париже, так и во всей Франции».

Правительство обнаружило свой антиреволюционный характер уже тем, что не хотело даже сразу ликвидировать монархию. Ламартин предлагал отложить решение вопроса о государственном строе Франции до проведения выборов и созыва Учредительного собрания. Но в Ратушу явилась делегация вооруженных инсургентов во главе с революционным демократом Распаем и заставила правительство провозгласить республику. Это произошло 25 февраля. Но в этот же день новоиспеченным министрам пришлось столкнуться с еще более головоломной задачей. С утра Гревскую площадь перед Ратушей заполнили толпы вооруженного народа. Цвет площади изменился: преобладал красный цвет. Многие украсили себя красными лентами, прикололи красные кокарды. Над толпой колыхались красные знамена, они развевались на крышах, свешивались из окон. Трехцветные флаги, под сенью которых начиналась революция, теперь тонули в потоке красного цвета. От правительства потребовали, чтобы эмблемой Франции отныне стало не трехцветное, опозоренное Орлеанами, а красное знамя. Ламартин и большинство членов правительства решительно выступили против этого, указывая на традицию 1789 года, на славу трехцветного знамени, завоеванную в наполеоновских войнах. За красное знамя выступили только Луи Блан и Альбер. Луи Блан, будучи историком, указал, что именно оно было национальной эмблемой в XI–XV веках, что исторически оно более оправдано, чем трехцветное. Но дело заключалось не в исторической традиции. Красное знамя представляло рабочий класс, трехцветное — буржуазию. Поэтому решающую роль сыграло соображение министра финансов:

— Если Франция возьмет как эмблему красное знамя, то Биржа, которая уже находится в состоянии величайшего маразма, рухнет.

В конце концов был издан декрет о том, что эмблемой Франции останется трехцветный флаг. Правда, члены Временного правительства будут носить бант красного цвета, его привяжут к древку трехцветного знамени.

Но эта вынужденная уступка только подчеркнула смысл сделанного выбора: революция является буржуазной с некоторым, временным пролетарским, социалистическим дополнением…