Огюст Бланки

Тогда суд переходит к событиям 31 октября. Выступают свидетели: генерал Тамизье, стоявший тогда во главе Национальной гвардии, депутат и бывший министр правительства «национальной обороны» Дориан, бывший префект полиции Эдмон Адам. Все они подтверждают, что действительно состоялось соглашение, по которому правительство взяло обязательство никого не преследовать. Но суд словно оглох; он придерживается версии, по которой 31 октября Бланки якобы устроил мятеж. Более того, Бланки напоминают всю его биографию, указывают на его разрушительные взгляды. Ему вменяют в вину «преступные» эксцессы Коммуны! Поскольку он сидел в тюрьме, его обвиняют в «моральном участии в Коммуне».

— Я требую, — говорит обвинитель, — чтобы вы изъяли этого человека из французского общества. Вы должны приговорить его к ссылке в военное поселение. Я уверен, что вы сделаете это без колебаний. Этот приговор должен служить ие только карой за прошлое, но и предупреждением на будущее. Я прошу не углубляться во взаимоотношения партий ко дню 31 октября. Партии привели Францию к тому состоянию, в каком вы ее видите, и, увлекая ее от одного падения к другому, начиная с конца прошлого века, они низвели ее с того почетного места, которое ей обеспечили в мире ее вековые монархические традиции...

Итак, Бланки повинен во всех антимонархических революциях с конца XVIII века! Вот теперь суть обвинения совершенно ясна, я Бланки после выступления своего защитника, которого суд не слушал, в своем последнем слове раскрывает смысл этой судебной комедии:

— Мне нечего добавить к словам моего адвоката, я хочу лишь подчеркнуть, что меня судят здесь не за 31 октября. Это наименьшее их моих преступлений. Я представляю здесь республику, посаженную на скамью подсудимых вашим судом монархии. Правительственный комиссар осудил здесь революцию 1789 года, революцию 1830 года, революцию 1848 года, революцию 4 сентября 1870 года. Меня судят и осудят во имя монархических идей, во имя старого права, противостоящего праву новому.

Так и произошло. Суд приговорил его к вечной ссылке в военную крепость и к лишению всех гражданских прав. Этот приговор был вторично подтвержден в суде 29 января. В это время тысячи осужденных коммунаров ссылали на острова Новой Каледонии в Тихом океане. Та же участь ждала Бланки. Однако медицинская комиссия решила, что он не выдержит далекого плавания. По приказу министра внутренних дел 16 сентября ссылка заменяется вечным заключением в тюрьме Клерво под усиленной охраной. Двойные стены протяженностью в четыре километра окружали целый тюремный город, в который превратили монастырь, основанный еще в XII веке святым Бернардом. Здесь было больше двух тысяч уголовных преступников и сто пятьдесят политических. Их охраняли шестьдесят тюремщиков и шестьсот солдат 62-го полка.

Бланки посадили в камеру номер один корпуса для политических заключенных. Это помещение в два с половиной метра в длину и полтора метра в ширину. Узкое горизонтальное окно с решеткой прикрыто снаружи щитом. «Ни воздуха, ни света. Это — могила, скорее даже гроб» — так охарактеризовала камеру Бланки его сестра мадам Антуан. Обычно в такой камере держали несколько дней. Бланки находился в ней восемь месяцев. Он строго изолирован от соседей, но может иногда видеться с сестрами.

В этой же тюрьме и в этих же камерах позднее был заключен знаменитый русский революционер П. А. Кропоткин. В своих воспоминаниях он оставил описание и даже рисунки тюрьмы и камер в Клерво. Условия там, по его мнению, были даже лучше, чем в других тюрьмах. Но именно в связи с тюремным заключением в Клерво он писал: «Не подлежит сомнению, что продолжительное заключение разрушает — неизбежно, фатально — энергию в человеке; оно убивает к тому же еще и волю. Заключенный не находит в тюремной жизни необходимости упражнять свою волю. Наоборот, если он ее имеет, то с нею наживет себе беды; воля арестанта должна быть, по мнению начальства, убита, и ее убивают. Еще меньше возможности находит он для проявления естественной симпатии. Все делается так, чтобы помешать арестанту сноситься в стенах или за стенами тюрьмы с теми, к которым он чувствует влечение. Затем заключенный, по мере того, как проходят годы, все меньше и меньше становится способным в физическом и умственном отношении к напряженной работе».

Кропоткин писал со знанием дела. Он сам, подобно Бланки, много лет провел в тюрьмах, хотя, конечно, не столь долго. Так вот, поведение Бланки во время его заключения в Клерво, когда, казалось, уже его возраст сам по себе должен был сказаться на нем, служит полным опровержением печальной закономерности, отмеченной русским революционером. Пользуясь тем, что ему разрешили иметь книги, бумагу, перо, Бланки неутомимо работает и живет интенсивной духовной жизнью.