Оглашению не подлежит

– Борис Александрович, к вам пришли, – услышал он голос Веры.

В дверях комнаты, необычайно взволнованный, стоял есаул Филатов. Вера торопливо вышла.

– У меня чертовская новость! – зашептал есаул. – Князь назначил тебя своим адъютантом!

– Меня? – спросил Борис. Он на секунду подумал, что все еще не проснулся. Ему вдруг стало весело. – Стоило будить из-за таких шуток! – сказал он. – Спать хочется!

– Да нет, я серьезно, – есаул с досадой тряхнул его за плечо. – Не имей сто рублей, как говорят. Я сказал Новохатко, что если мы хотим иметь своего человека… Ну, а князь ему сейчас доверяет, должен доверять. Ведь все боевики в городе подчинены Новохатко.

В тот же вечер корнет Бахарев снова предстал перед князем Ухтомским в домике Новохатко.

– Мне рекомендовал Николай Маркович вас, корнет, – сказал князь, – как исполнительного и преданного нашему делу человека. Кроме того, ваше происхождение, – в этом месте Борис скромно опустил глаза, – убеждает меня, что в вашем лице я найду деятельного и верного помощника. Это особенно необходимо сейчас, когда мы стоим на пороге крупных событий.

– Я буду счастлив служить вам, ваше превосходительство, – ответил Борис.

– Не мне, а несчастной России, – поправил Ухтомский.

– Так точно! – повторил Борис. – Родине!

Когда Борис познакомился с делами штаба, он убедился в том, что, несмотря на сложную обстановку подполья, Ухтомский сумел разработать действенную систему мобилизации сил на случай высадки десанта. Для Бориса было неприятной новостью то, что в подпольном штабе ОРА постоянно имелись самые свежие сведения о дислокации частей Северо-Кавказского военного округа.

“Неужели в нашем штабе кто-то работает на них?” – думал Борис.

Новые загадки появлялись одна за другой. Только к середине июля Борису, наконец, удалось добыть полный список всех членов организации в городе. Лишенный возможности вести в штабе какие-либо записи, Борис зазубривал в день до двадцати фамилий с адресами. Вечерами он диктовал их Вере, и наутро они пополняли список Федора Зявкина. Этот список заставил Милашевского давать правдивые помазания. А в штабе постоянно теперь появлялись все новые и новые люди.

Новохатко в эти дни чувствовал себя как рыба в воде. Он не мог жить без интриг. Это было его призванием. Борис видел, как этот человек прибирает к рукам все нити штаба, и, конечно, ни в какой мере не препятствовал этому. Напротив, как человек, попавший в штаб по протекции Николая Марковича, он во всем подчеркивал свое согласие с ним.

Особенно не давал покоя Новохатко вопрос о том, откуда у полковника Беленкова английская салюта.

– У него, несомненно, должна быть связь с генералом Хольманом, помимо пас, – сказал он однажды Бахареву.

– А кто такой Хольман? – прикидываясь незнающим, сказал Борис.

– Представитель английской разведки при штабе Деникина. Он, собственно говоря, и основал наш штаб. Видите, тут идет сложная игра. Хольман, конечно, интересуется сам, без третьих лиц, знать, как тут у нас обстоят дела. Он барону не очень верит.

Однажды ранним утром Ухтомский сказал Борису:

– Отправляйтесь сейчас на пристань. Около кассы вас будет ждать молодой человек в белой косоворотке, глаза голубые, блондин. Подойдете к нему и спросите: “Когда пойдет пароход до Константинов-ской?” Он ответит: “Пароход до Константиновской не ходит третий день”. Проводите этого человека по набережной до четвертой скамейки.

– В котором часу я должен быть на пристани?

– Немедленно, – ответил Ухтомский.

Борис не решился забежать по дороге домой, чтобы сказать Вере о новом задании. “Это какой-нибудь связной от Говорухина или Назарова”, – подумал он.

У старого дебаркадера, стоявшего у высокого берега Дона, на откосе, с которого тысячи ног стерли даже признаки какой-нибудь растительности, толпилось множество народу. Картина была обычная для того времени.

Борис не без труда пробился к будке с покосившейся и полинявшей от дождей и солнца вывеской “Касса”. Рядом с кассой Борис заметил нужного ему человека. Его трудно было не заметить. Рослый, плечистый, с ярко-голубыми глазами, он выделялся в толпе каким-то особым, брезгливо презрительным выражением, не сходившим с его лица.

– Когда пойдет пароход до Константиновской? – спросил у него Борис.

– До Константиновской не ходит третий день, – ответил голубоглазый. Он поднял с земли серую холщовую котомку, в руках у него был потертый и выгоревший пиджак.

– Идемте, я вас провожу, – сказал Борис. “А котомка у него тяжеловата”, – подумал он.

Они вышли на набережную, где вдоль парапета тянулся ряд скамеек. Отсчитав четвертую с края, Борис пригласил гостя присесть.

– Здесь! – сказал он.

– Что здесь? – спросил приезжий.

– Имейте терпение, узнаете, – ответил Борис.