Оглашенные

– А что тут такого? Чего Вы так переживаете? Валерий! Меньше слушайте коррумпированную пропаганду. Вам внушили, что Ющенко ставленник Америки, враг России и Православия. Неужели Вы купились на государственную пропаганду. А? Вам ли не знать, какое зло несет коррумпированная государственная машина в лице Кучмы и Януковича? И вы ей верите?

– Но ведь Ющенко против русского языка, против России, – вяло возразил Юрист с трудом подбирая слова. – Да по нему видно же все, это… Все жесты у него какие-то не наши, американские, и весь говор его какой-то бандеровский.

Отец Георгий хлопнул еще кагорчика и с умильной улыбкой произнес, похлопав Валеру по плечу:

– Милый мой человек. Ну кто тебе всю эту чушь внушил?! Государственное телебаченье и собственные ложные представления. А? Как там в буддизме? Наши мысли – иллюзия, равно как и вызываемые ими чувства и ощущения. Да… А я, грешный поп, сам лично с Ющенко общался и могу тебя заверить, что более русского, более православного человека не встречал. Поверь мне, мой друг.

Не верю!

Прошло несколько дней. Апельсиновый батюшка спокойно себе проживал на квартире отца Ивана. Прямо как у себя дома.

Приезжаю по настоятельной просьбе отца Ивана («познакомлю с интереснейшим человеком!»), звоню в дверь квартиры. Дверь мне открывает высокий худощавый человек – длинные слипшиеся волосы сосульками висят вдоль опухшего похмельного лица, выпяченные мокрые губы, заплывшие глазки, небольшая аккуратная бородка.

Отец Георгий – догадался я.

Подозрительно посмотрев на апельсинового батюшку (отец Георгий чем-то неуловимо напоминал знаменитого лже-миссию Виссариона), я осторожно спросил:

– Простите, а отец Иван где?

– Входите, – прохрипел отец Георгий. Я вошел, разулся и по привычке пошел на кухню, к обычному месту наших посиделок. Отец Георгий тем временем прочистил горло и попытался придать голосу бодрость:

– Вы, Вадим?

– Да.

– Простите, я спал. Батюшка скоро будет, в магазин пошел. Я сейчас.

Отец Георгий скрылся в ванной. Через пару минут вышел умытый, приглаженный, однако зачесанные назад волосы еще более обнажили похмельную маску на лице. Войдя на кухню, он красивым, но нелепым в нынешней ситуации жестом выбросил вперед руки, как бы желая обнять весь мир, и с деланно бодрым видом воскликнул: