Оглашенные

Тут я поднялся и пресс-конференцию стал сворачивать. Порекомендовал им обратиться лучше к ДД, пишущему о науке: у него и авторитет, и сила, а я что, человек маленький, никаких таких связей у меня нет, и пушку, такую дорогую, нацеливать на меня нерентабельно. «Что же вы, разве не знаете, что он как раз у нас и сотрудничает?» – попробовали они новый прием. «Вот никогда бы не подумал… Самый что ни на есть либерал – сотрудник?! Да быть того не может!» – «Может, может». – «Спасибо, что предупредили». – «Зря вы, однако, так, – сказали они, подбирая с двух сторон свой подслушивающий портфель и шуганув героического Тишку. – Вы что же, думаете, вас так прослушивают? – и они кивнули на мою швабру. – Тогда вы уже готовы». – «В каком, простите, смысле?» – «В смысле поехали». – «Знаете что…» – грозно сказал я. «Мы-то, наивный вы человек, знаем. Да вам просто гвоздь в стенку забьют и будут ночью на дежурстве смотреть. Презабавная вещь – как интеллигенция в постели кувыркается…»

Швабру я в сердцах вынул, а гвоздя, как ни искал, не нашел.

Пахло рыбой, говном и розами.

Тут-то моя и вернулась – навестить Тишку. Готовность все простить кончилась тут же.

– И не стыдно тебе в такой срач девушек приглашать?

Господи! какие девушки, откуда… Она принюхалась еще.

– Ну и блядей ты к себе водишь!

Где-то я уже читал, что в основе духо2в лежит та же самая молекула… И я решил рассказать ей всю правду.

– Опять врешь, как два человека! Думаешь, я в духа2х не разбираюсь?

Это было наше, это было родное, и это было всё. Она хлопнула дверью.

Господи! что вам всем от меня нужно? Что я, сладкий, что ли? Разве не видно, что меня уже и нет никакого совсем? Или как раз запах падали влечет? Агония привлекает? Жизненную силу последнюю ухватить хотите? Растащить по норкам мои ниточки? Чего именно я вам недодал? А что ты такого дал, что жмешься?.. Ничего ты, по сути, никому не дал. Только разочаровал всех. Лекарство брату? Так не лекарство было ему нужно, и правильно жена его таблетки в помойку выбросила: не пригодилось оно, не помогло. Глазу был нужен миллион, он даже готов был половину отдать – не дал ты ему миллиона. Голубому бомжу признание его рассказа хотелось или еще чего? не дал ты ему ни того, ни другого. Провокаторам твое согласие сотрудничать требовалось – ты и на это не пошел. Роман, говоришь, пишешь?.. Да одному Дрюнечке твой роман и нужен – так ты даже ему его не написал. Пуст ведь портфельчик-то? а? За что же иначе ты его сахарницей-то? Ну ладно, согласен, не дал я им того, что от меня хотели… а они мне что дали?! А ты что хотел? Да ничего я от них не хотел!! Вот видишь. А они хотели – вот они себя и дали. А я и не просил. Ты не просил, а они дали. А я… а я им… я им себя не давал?! Не давал, ты себя предоставлял. Что же теперь-то возмущен, что они пользовались? А кто ты есть? кто ты такой есть, чтобы… Кто ты без них, то есть без войска своего кривого? Не любишь ты меня, вот что. Как же не люблю, дорогая? Никого ты не любишь. Я?.. не люблю?.. И маму – где твоя мама? И дети… где твои дети? Ну ударь меня, попробуй только ударь! Ударь меня, милый, хоть ударь…

Ну как же это я не люблю? что ты говоришь такое? как же это я тебя не люблю! когда я так, та-ак, так сильно тебя люблю, что и не знаю уже что… ну отчего же я тогда сильно так погибаю, если так уж, как ты говоришь, ничего не чувствую?.. Тишенька мой, Тиша ты, ты Тиша, ну что это она такое мелет…

Я целовал Тишку в его заострившуюся от недоумения мордочку – в руках его совсем мало оставалось, одна шерстка и была, а там, внутри, всего-то комочек, не больше нашего сердца… Только вдруг взгляд Тишкин заоловянился, расцарапав меня, рванулся он из моих рук, упал на пол и забился на боку, перебирая лапками, будто помчался в ином измерении в неведомое пространство. Долго носило его по моему заплеванному линолеуму, по какой-то сумасшедшей элоквенте: по кругу и вперед и снова по кругу… Оказался он в конце концов в противоположном углу комнаты, под шкафом, с которого во сне падал Наполеон. Тиша, Тишенька, что с тобой? Он был, однако, жив. Он был весь мокрый, втрое меньше себя, но бок его вздымался, он дышал.

Я позвонил ей. «Тиша», – сказал я. Она приехала тут же, будто под дверью стояла. Тиша, однако, успел совсем оклематься и презабавнейшим образом разыгрывал мышь из моего засохшего комом носового платка. Вышло, что я налгал только для того, чтобы ее вызвонить. Но это, оказалось, ее как раз и устроило. Таким образом, это устроило нас обоих. Обошлось без выяснений. Не могу вспомнить, как потом все-таки случилось, что я оказался-таки виноват, заманив ее Тишкой.