Оглашенные

Итак, я более или менее с чистой совестью передоверил его Миллиону Помидоров, и они побрели «по белым кудрям дня» (выражение Даура Зантария, кажется, из Есенина).

Если у современного героя и стерлись черты лица и вылезли кудри, то у белого дня они остались. Чистый его локон окунулся в Черное море в виду белоснежного лба гостиницы «Абхазия» (построенной по проекту академика Щусева, как и гостиница «Аджария», что в Батуме, для запланированной Сталиным конференции стран-союзников, ни там ни там, однако, не состоявшейся, а потому получившей название Ялтинской). Чтобы скобки не были такими длинными, с этого и начнем подслушивать их разговор в кафе «Амра», что выдается белым молом в Черное море напротив гостиницы «Абхазия»…

– А что, и была бы тогда Сухумская конференция…

– И Черчилль и Рузвельт приехали бы тогда в Сухум…

– И сидели бы они, как мы с тобой…

– И пили бы кофе на «Амре»…

– «Амры» тогда не было…

– «Амра» была всегда!..

– Черчилль пил только армянский коньяк…

– С каких это пор?

– А вот как раз на Ялтинской конференции и решили. Каждый год Сталин отправлял ему вагон лучшего армянского коньяку…

– Ну да, и сигары от Кастро…

– Слушай! Зачем так… я знаю, что тогда Кастро не было!

Эта реплика означает, что их уже не двое, а значительно больше, по крайней мере на армянина Серож, бармена из соседнего бара, отдыхающего от предстоящей работы.

– Кастро не было, зато сигары были…

– Слушай! Ты что пристал… Тебе что, лучше, чтобы Ялтинская конференция в Батуми была!

Повод выяснить, какие сигары курил Черчилль после непременной рюмки армянского коньяку, представился тут же. Он давно привлекал наше внимание, этот почти что в пробковом шлеме, кормивший чаек и пивший все ту же чашку кофе с красноречиво молчащим сопровождающим; по нашему предположению, он так и оказался – англичанином… Мы тут же перевели ему наш вопрос на доступный ему язык: с помощью слова «Черчилль» мы подливали ему коньяку и важно курили его «Мальборо», будто сигары, – он все не понимал.

– Вы, русские, странные люди, – сказал он после третьей рюмки, – любите Тачер, любите Чёрчил… Вы – странные люди.

Мы, русские: два абхаза, два мингрела, один армянин и один грек, не считая меня, – слегка было обиделись то ли за Россию, то ли за то, что он с самого начала знал по-русски, и заказали новый кофе.

Не по национальностям, а по чашкам мы делились! Два средних, два ниже среднего, один садэ, два султанских, один двойной сладкий и один ординарный без сахара, один для Марксэна, один для меня… Англичанин приходил в восторг, и было из-за чего. Это был ритуал! Во-первых, без очереди – коренные жители, право завсегдатайства, близкое знакомство с кофеварщиком; очередь, приезжая, молчит, робеет, не возражает; раз не возражает, значит приезжая… «Дэвушка, надолго к нам? Дэльфинов уже видели?» – акцент нарочный, в Сухуме мало акцента, акцент для романтики, чтобы боялись и уважали, недельная небритость (что войдет в моду на Западе лишь много лет спустя), золотая цепочка, небрежно заправленная белая рубашка расстегнулась, обнажая утонувший в шерсти крест, рукава закатаны как бы случайно, ниже локтя, мускулистая, небрежная кисть, можно с толстым золотым перстнем… «Овик, еще шесть, будь добр, два выше среднего, один средний, два ниже среднего, один нормальный!» Особый шик кофейщика – не обратить никакого внимания на заказ, но тут же его безошибочно выполнить, не перепутав чашки: кому – какую. Особый шик заказывающего – иметь ласку в голосе и строгость в лице, не суетиться с расплатой, чтобы подать потом мятую бумажку с пренебрежением к ней, но не к кофе и кофейщику… Исполнив этот балет, заказавший еще не сразу освобождается от маски, но потом, выслушав с потупленной скромной гордостью тост за себя, все-таки освобождается и подключается к разговору…

– Можно считать его евреем, а можно и не считать…

– Если по матери, то считать. Евреи считают национальность по матери.

– Ну а по отцу само собой. Если ты Рабинович, то будь у тебя мать хоть русская, все знают, что ты еврей.

– Так, получается, евреев больше. И с той стороны, и с этой. Умные люди…

– Да, не то что абхазы. Нас только меньше. И если по отцу – грузин. И если по матери – грузин.

– Проклятый Лаврентий! Сколько бы нас было…

– А как вы считаете? – в упор спросили молчащего сопровождающего.

– Вы меня?

– Был Иисус евреем или нет?

– Я, знаете ли, научный работник. Это не моя проблема.

– Какая же ваша?

– Я обезьянами занимаюсь.

– А вы? – это уже ко мне.

– Слушай, что ты ко всем пристал? Ты что, еврей, что ли?

– Я не еврей, я грек. А все-таки?

– Кто из нас не был хоть раз евреем?

Кто это сказал? Неужели он?

– Мне кажется, – я осторожно поставил ногу. – Сына Божия можно считать по Отцу, а не по национальности.

– А ты, Серож?

– Я? Я – армянин.

– Я – англичайнин, – сказал англичанин. – Вы все не знаете, что такое город третьей категории!

Англичанин оказался только что из Воронежа, и это именно Воронеж был третьей категории… Каким легким здесь, однако, был разговор об евреях! Здесь все были в меньшинстве.