Читаем Оглашенные полностью

– А я бы, – категорически заявил он, – никогда не разделял бы мясо по национальному признаку, а ел бы всех без разбору… Это было бы полезно во всех, и прежде всего в экологическом, отношениях. Я бы ел человека, если бы он был вкусный. Но он, я уверен, отвратителен на вкус, ибо более гнилого существа не существует в природе. Да, я берусь утверждать, что он и от природы самое несовершенное существо. Совершенство идет по нисходящей по мере эволюции: муха совершеннее слона, и инфузория совершеннее мухи. И все, что бегает, оторвавшись от среды, несовершеннее того, что укоренено, не совершеннее растения. Только растение пребывает в земле и в небе, во тьме и в свете, в смерти и в жизни… И все – совершеннее человека! Несовершенство человека и есть его приговор. Не полуцилось! не полуцилось. Творение было заброшено на этом этапе. Эволюция прекращена. Нам осталось лишь вырождение, мутация…

– Павел Петрович, – вдруг с вежливой вкрадчивостью встрял он. – Снимите волосок с губы…

Павел Петрович машинально пощипал губу в поисках…

– Чтобы он не мешал вам пиздеть, – отчетливо произнес он.

– Что-что? – недослышал я.

– Выключи кипятильник…

В наступившей тишине было слышно, как всхлипывал доктор Д.

– Не хочу про эволюцию! не хочу про мутацию!.. Про диплодоков хочу! Они были веселые, добрые, радовались жизни… любили танцевать…

– Ну да. Белокурые, голубоглазые…

На том берегу что-то сверкнуло, потом еще раз. В наступающих сумерках было не разобрать. Неужто высекают искру?

– Что ты сейчас сказал?? – Я не узнал своего голоса.

– Я просто сказал, не забыл ли ты выключить кипятильник…

– А разве ты его не выключил?

– Я не выключал.

Это вспыхивали глаза! Глаза вожака на том берегу… Но как ярко!

– Не может быть, чтобы ты меня не съел… – доносилось из кустов.

– И даже на необитаемом острове не съел бы! – Гордость звучала в голосе.

– Брезгуешь?!

Трещали кусты, сверкал глаз вожака, на подоконнике раскалялась выкипевшая джезва… Я, он, Павел Петрович и доктор Д…

– Запрет на то или иное мясо, табуирование тех или иных животных, по сути, та же мембрана, предзапрет, чтобы не есть мясо человека…

– Мембрана из бифштекса?.. Ха-ха. Нет заповеди «Не ешь», есть заповедь «Не убий»… Почему число заповедей не соответствует числу смертных грехов?..

– Если это чревоугодие, если ты торчишь на этом мясе, только тогда это смертный грех… Надо страстно хотеть съесть человека!

– Чревоугодие – это не гурманство…

– Человек как башня… Недаром прямоходящий, вертикальный… Зверь – тот всегда очи долу… Башня же у нас – с дырами: рот, нос, глаза, уши, прочее. Семь дыр для семи грехов… Дыры вооружены мембранами… Заповеди, запреты, табу, целомудрие… Если мембрана прорвана, человек разгерметизирован – в дыру свободно входит искушение, грех, зло, дьявол… Вот именно он штурмует… Тараны, приставные лестницы… Поджог… Человек возгорается изнутри… Пожар… Башня пылает… Из окон и бойниц сыпятся искры и вырывается пламя… У Брейгеля эти башни, у Босха… сколько хотите…

– Соответствует ли количество дыр числу грехов?

– Если считать пару за единицу, то – шесть. А грехов – семь.

– В глазах нет дыр.

– В детстве я был уверен, что зрачок – дырочка, даже пробовал перед зеркалом иголочку туда ввести…

– Ну и как?

– Побоялся. В зеркале всё наоборот.

– Человек несовершенен, потому что должен себя совершить. Сам. С Божьей помощью, конечно. Это не приговор – быть человеком, а назначение.

– Не хотите же вы сказать, что человек – это профессия?

– Именно что хочу.

– Профессия… назначение… башня… еще скажите: скудель греха. Дыры… Прав доктор: червь изобрел наше тело.

– Я раб, я царь, я червь, я бог!..

– Дыры же – две. В одну входит, в другую выходит.

– Человека же два… Един был мытарь, а другий фарисей…

– Вы фарисей, Павел Петрович!

– Это я-то?! Да кто больше мытарствовал моего!..

– Это все равно, в какую дыру вам гордыня залетит. Нечем хвастаться. Нынче фарисей куда больше мытарь, чем вы. Фарисей стал мытарем, а мытарь – фарисеем.

– Два человека вошли в храм…

– И оба не вышли.

– Нет, именно оба вышли. Два мытаря вошли в храм, а два фарисея вышли.

– И получился Прометей!

– Не Прометей, а Данко. Прометей был до Рождества Христова.

– А пошли бы вы… со своим прогрессом! Колесо, огонь, рычаг… Рабство – вот единственное изобретение человека.

– Прометей изобрел не огонь, а самогонный аппарат. Поэтому у него были нелады с печенью. Цирроз – в переводе «орел».

– С какого?

– С медицинского.

– «Сидеть орлом» – оттуда же?

– Не исключено. Пьянство – это чревоугодие?

– Спорный вопрос. «Ешьте, пейте. Это тело мое и кровь моя…» Кто сказал?

– С одной стороны…

– С одной стороны не бывает. Дыры же – две…

– Только одна сторона и есть. Как там? «Пока не станет живое мертвым, а мертвое живым…»

– Внешнее – внутренним, а внутреннее – внешним…

– Мужчина – женщиной, а женщина – мужчиной…

– И это уже было?..

– А как же. Все – было. Это вам только кажется, что вы выворачиваетесь наизнанку, – не видать вам Царствия Небесного, как своих ушей!

– Ухо-то хоть – дырка?

– Молотите черт знает что, а сами отняли мясо у детей, вино у стариков, а фрукты у обезьян!.. И Бога своего вы съели.

Перейти на страницу:

Все книги серии Империя в четырех измерениях

Пушкинский дом
Пушкинский дом

Роман «Пушкинский дом» – «Второе измерение» Империи Андрея Битова. Здесь автор расширяет свое понятие малой родины («Аптекарского острова») до масштабов Петербурга (Ленинграда), а шире – всей русской литературы. Написанный в 1964 году, как первый «антиучебник» по литературе, долгое время «ходил в списках» и впервые был издан в США в 1978-м. Сразу стал культовой книгой поколения, переведен на многие языки мира, зарубежные исследователи называли автора «русским Джойсом».Главный герой романа, Лев Одоевцев, потомственный филолог, наследник славной фамилии, мыслит себя и окружающих через призму русской классики. Но времена и нравы сильно переменились, и как жить в Петербурге середины XX века, Леве никто не объяснил, а тем временем семья, друзья, любовницы требуют от Левы действий и решений…

Андрей Георгиевич Битов

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза