Читаем Оглашенные полностью

ДД так погрузился, что испугался не на шутку. Тишина лопнула – раскаркались чайки.

– Но воскреснуть он может…

– Дурак ты, боцман! – ДД от испуга почему-то прикрыл срам и смутился уже этого.

– Понимаю, – с подобающим выражением молвил ПП. – Бяда-а… Однако я вас давно жду. Не откупориваю. – И он показал бутылку.

– Могли бы и без меня, – достаточно невежливо буркнул ДД.

Впрочем, не меньше зрелища чужой смерти потрясло его и возвращение ПП.

– Не мог, – отвечал ПП. – Деньги все-таки ваши. – И он засунул сдачу доктору в кармашек.

– Так вы же выиграли!

– Я играл на бутылку, а не на деньги, – с достоинством парировал ПП. – Отойдемте за угол, помянем раба Божия Дельфинария…

– Дельфинарий – это не имя собственное, а…

– Знаю, знаю… Давайте все-таки выйдем отсюда. – ПП подталкивал ДД как бы к выходу. – Я наметил местечко…

– За углом? – еще язвил, еще сопротивлялся ДД.

– Ага, – рассмеялся ПП. – Во-он за тем!.. – Он указал на близкий мысок.

– И он не раб Божий никак, – продолжал ДД, уже покорно следуя. – Это мы с вами рабы Божьи… А он…

– Мы-то как раз не Божьи! Мы – восставшие рабы, худшая из категорий: и раб, и не Божий, а он… Да, вы правы: он не раб, но он – Божий. Тварь Божья. Человек, подонок, почему такое слово ругательством сделал? Тварь – значит сотворенная Богом! Это все безбожие наше глаголет! Из уст гады прыгают!

– Но гады – ведь тоже Творения Божьи!.. – ловко возразил ДД.

– Ах, черт! Господи, прости! Вот попутал… Как я легко покушал, старый дурак! – Он был искренне огорчен. – А ведь правда, еще одно доказательство нашего непочтения к Творению. И я опять же прав! Но это, я вам скажу, тема… Это не так просто, с гадами… Вот позвольте… Сюда пройдемте… Славное местечко.

Они расположились.

ПП был как скатерть-самобранка. Это было такое местечко, даже с песочком, меж корнями большой сосны, все присыпанное иголочками, шишечками и прочей милой трухой жизни. Так вот, ПП уселся так, будто сам все это вокруг приготовил, достал прихваченный где-то по дороге стакан, звучно вытащил зубами пробку и набуровил в стакан, повыше половины.

– Вот, – протянул он ДД.

– Без закуски?..

– Мне и прессы хватит. – ПП выразительно понюхал пробку. – А вам… – Он бросил быстрый взгляд окрест и дотянулся до какой-то травки. Сорвал и протянул доктору: – Понюхайте, потом выпейте, а потом понюхайте. Очень помогает. Можете и пожевать, вреда не будет, но это, строго говоря, необязательно. Кто как любит, смотря по вкусу.

ДД и понюхал, и пожевал. И понюхал.

– Что за чудо такое?

– Не знаю, как по-латыни. А по-нашему «тускложил» называется.

ДД развеселился, так жадно ПП успел его догнать.

– Так ведь она не закупорена даже была, а лишь заткнута… Неужто вы не могли отхлебнуть по дороге?

– Как же я мог!.. – ПП был искренне задет подобным предположением. – Вот вы говорите: гады… Гады у нас уже давно милиционеры, а не благородные змеи. И то и другое несправедливо. И по отношению к ментам, и по отношению к гадам. Оскорбление, как вы справедливо изволили заметить, всегда обоюдно. Неудача в сравнении – оскорбительна! Как видите, стиль – вещь настоятельная. Когда я был…

– Вы что, и милиционером успели побывать?

– Ну да. – ПП насупился. – Следователем. По особо важным. Исполнителем. Расстреливал несчастных по темницам. Выберу понесчастнее и пристрелю. – ПП заиграл желваками. – За кого же вы меня принимаете?..

– Но не за га… извините, не змеею же вы были?

– Вот чудак! Зме-е-еловом. Змееловом я был, понимаете? Так вот, благороднейшие, скажу вам, звери. Ни за что ни про что не укусят. Это я про вас…

– Да что вы, Павел Петрович… У нас, зоологов, слово «гады» вообще неоскорбительно. Законное название отряда животных, не более. Правда, они никак не звери, как вы изволили выразиться: звери – это синоним млекопитающих.

– Я и то даже знаю, доктор, – говорил ПП, с обидой наливая по новой, – что – пресмыкающиеся, а млекопитающие – без «ся», и видами животных вы меня не запутаете. Лучше сами мне скажите, к какому, например, виду принадлежит ланцетник?

– Вы и это знаете?! – восхитился ДД, занюхивая тускложилом.

– Вот вы говорите, смерть… – сказал ПП, занюхивая пробкой. – Вы ведь бывали в пустыне? Какая там благородная, сухая смерть!.. Ветер сдувает все эти шкурки, веточки, скелетики – один шорох и остается, как вздох. Растения – те даже гниют красиво. А мы? Из ума не идет этот дельфин… Как вы думаете, отчего он умер?

– Не знаю. Возможно, от естественных причин. От глупости, от случайной раны. Он был еще очень молод.

– Откуда вы решили? Он был вполне взрослого размера.

– Я понятия не имею о дельфинах, но есть ряд общих признаков. У львенка и слоненка, так сказать, у мышонка и лягушонка, у детеныша человека и неведомой зверушки. Ну, там, крутой лобик, короткий носик, круглые глазки – все это запрограммировано в нашем умилении, чтобы надрываться их кормить, защищать, не обижать…

– Обувать, обшивать… Ну вы – крутой, доктор! Ни слова о любви. Однако вот откуда все игрушки. Не ДЛЯ детей, а ИЗ детей. Принимаю! Значит, СВОИ его не могли обидеть?

Перейти на страницу:

Все книги серии Империя в четырех измерениях

Пушкинский дом
Пушкинский дом

Роман «Пушкинский дом» – «Второе измерение» Империи Андрея Битова. Здесь автор расширяет свое понятие малой родины («Аптекарского острова») до масштабов Петербурга (Ленинграда), а шире – всей русской литературы. Написанный в 1964 году, как первый «антиучебник» по литературе, долгое время «ходил в списках» и впервые был издан в США в 1978-м. Сразу стал культовой книгой поколения, переведен на многие языки мира, зарубежные исследователи называли автора «русским Джойсом».Главный герой романа, Лев Одоевцев, потомственный филолог, наследник славной фамилии, мыслит себя и окружающих через призму русской классики. Но времена и нравы сильно переменились, и как жить в Петербурге середины XX века, Леве никто не объяснил, а тем временем семья, друзья, любовницы требуют от Левы действий и решений…

Андрей Георгиевич Битов

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза