Оглашенные

– Человечность! – вот что изумительно… Он несет ответственность за каждую свою ошибку. Он присутствует. Это такая ошибка человека – забросить Его подальше, на некие небеса! Он – здесь! Мы никак этого не поймем. Он послал нам Сына Своего в доказательство – мы и этого не поняли. И если мы Ошибка, то Он усыновил эту ошибку. Он поставил нас этим выше всего в этом мире! Выше ангелов и архангелов! Потому что они всего лишь существа, пусть и высшего порядка, а мы – дети Его. Вы говорите, что Адам праотец наш… Нет! Он тоже всего лишь тварь Божья, потому что он не был Сыном Его. Мы – внуки Адама, но дети – Господа. И Он давно ждет. Он нуждается в нас. Он все еще надеется. Он верит в нас. Можете себе представить, как же Он верует! Мы же отчаялись и веруем во все что угодно, кроме Него. Мы провозглашаем Его заветы, заповеди и законы и сами себе ими угрожаем. Мы запугали себя Господом как начальником, который нас осудит и накажет. А Ему не этого от нас надо. Ему бы немножко нашей веры и любви. Немножко ответной ласки отцу… Вы не замечали, что отец – всегда самый необласканный в семье человек? Он работает, и работает, и работает. Или пьет, и пьет, и пьет. И так и сходит на нет, не разогнувшись… Папа! – ПП всхлипнул. – Прости меня! Ну вот мы и у цели, – спокойно тут же сказал он, бросив взгляд окрест. – Уже скоро. Я хочу, чтобы вы поняли, в чем наша общая ошибка. Веруете вы или нет, совсем не важно. Вы – человек. А Он… Он – не над нами, Он – в нас. Мы с Ним – одно. И не преклоняться перед Ним, не извиваться, самоуничижаясь, и не строить из себя богочеловека, а надо Им самим стать. – И он опять взглянул окрест. – Вот и кладбище показалось… Тут уж рукой подать.

С кладбища доносился негромкий, ненадрывный, умеренный плач.

Хоронили Сенька, Семена, Семиона или Симеона. Он пропал, и его хватились лишь на третий день. Нашли его в разрушенной церкви, той самой, VII века, уже застывшего. Неутешная крыса металась по храму. В красной рубашке, он обнимал большую ведерную бутыль чачи, которую украл у мамы Нателлы. Это она плакала так ненарочно, так честно и ровно: «Разве я ему не наливала?.. разве бы я ему и так не дала?..» Он так и не прикончил всю – достиг половины. Но он и не расстался с ней. Кто-то даже высказался похоронить их вместе. Потом решили этими же остатками его помянуть.

– Запомните, доктор, – сурово изрек ПП. – Похмелка – это все то, что ты выпил вчера.

ДД было отказывался – все порывался в соседний санаторий. Там одна сотрудница… видел бы, какими глазами посмотрел на меня утром ее сын…

– Что вы топчетесь, как Наполеон?

И воля доктора была уже сломлена.

ПП мерно стукал лбом о крышку простого гроба.

– Что же вы так плачете, доктор??

– Я представил себе биомассу червей…

Так умер русский бич, Божий человек Сенек-Семион.

И здесь, на скромных поминках, над свежей могилой, ПП потерял ДД и отключился сам.

Тело на газоне, покой. Разговор души с телом, тела – с Богом.

Разговор пустой бутылки с травкой:

– Дай!

На.

III. Огонь

1. Кот

Вопрос о том, кто я такой, встал необыкновенно остро. Он опускался – меня опускали.

Встречи хватило дня на три. Объятия распались. По телефону его заверили, чего он стоит, и я согласился. Я растянул осень, и тем более состоялась зима. Из окон дуло очередной ноябрьской годовщиной – шестьдесят пятой? шестьдесят шестой? шестьдесят седьмой? Три дня превращались в три года, и три года пролетали, как три дня. Шуба на мне развалилась. Вот уж не знал, что стоит достаток! И очки могут стоптаться на носу, как подметки, – что уж сетовать об обуви. В квартиру набежали тараканы. Сопли охватили меня пожаром, платки сохли по батареям. Я просыпался от нестрашных, занудных кошмаров, все менее отличавшихся от жизни.