А другой наш друг, Д.М.Панин, восхищался окружающей природой.
Я и вправду никогда раньше не видела такого количества ландышей, лесных колокольчиков, полян, усеянных бубенчиками и фиалками, таких разливов — «река раскинулась как море…» и столько соловьев и всяких других птиц, так что, когда город разрастался, сметая на своем пути всю эту красоту, я не однажды плакала, «как лес вырубали».
Так вот Д.М. считал, что на вопрос «Как живете», мы должны отвечать: «Как в раю». В другой раз, наблюдая, как муж, стоя на корточках в прихожей, решает с товарищем по телефону какое-то уравнение, — «Прямо, как в кино» — восторгался он.
Однако в этом райском уголке царили законы социалистического рая. Как-то мы дали нашим протвин- ским друзьям машинопись «Круга первого», не оговаривая, что имеем в виду только их, но и не предполагая, что те созовут к себе весь теоретический отдел для совместного чтения. Через два дня директор вызвал к себе мужа и сделал соответствующее внушение, потребовав, чтобы впредь он не занимался распространением самиздата. «Я же давал читать только друзьям», — объяснил муж, на что тот ответил: «Не забывай, что у твоих друзей есть жены». Пожалуй, в Москве и впрямь это не сошло бы так легко с рук.
А из всех окон этого рая с утра до поздней ночи неслись отнюдь не ангельские голоса, — стандартный репертуар тех лет. Ландыши отзвенели, но Шульженко продолжала кружиться в устаревшем вальсе, Криста- линская взывала к аисту, моля еще об одном сыне, распевала об удивительном соседе Пьеха, еще чаще звенела Морзянка и песенка из «Кавказской пленницы», и заглушал все это хриплый баритон, твердя, что лучше гор могут быть только горы. И все одновременно из каждого окна, а тихо, так что слышно было только соседям по балкону, запускали Галича.
В декабре 70-го мы переехали в Москву. Перед отъездом я бродила по любимым полям и вдоль Про- твы, прощаясь и грустя, как пушкинская Татьяна, сознавая, что эта счастливая пора уже никогда не повторится.
P.S. В последние годы жизни мамиными любимыми строчками были ахматовские:
Когда я называю по привычке Моих друзей забытых имена, Всегда на этой странной перекличке Мне отвечает только тишина…
И сейчас я все чаще и чаще повторяю про себя именно их.