Оглянись на будущее

Можно поверить, можно не поверить, но такого смирного и рассудительного Захар Корнеевич увидал племянника впервые. Черт его поймет, и правда побегал немало. Ну а Зойку — нет, Зойка пусть с Иваном. Пока то да се, у Тани с Виктором что-либо такое получится… И с отвращением плюнул. Что за жизнь, волк бы ее драл такую. Хитри, хитри, да все по мелочам, по-заячьи. Живут же люди, у всех на виду живут, открыто, чисто, честно…

Лязгнула большим автоматическим замком филенчатая дверь. Скрипнули приступки крылечка. Шаги затихли под окном, в цветнике. Выглянул Захар Корнеевич, озадаченно развел руками. Цветы рвет. Самые любые. Для чего? Кому? Да черт с ним. Пусть оно все гремит и горит. Разве это жизнь?

— Надька-а!

— На! — пристукнула Надежда Антоновна бутылкой по столу. — А насчет Зойки с Никанором не смей. У Таньки дурь на уме, замуж ей надо. Отдадим, тогда пусть делят Зойку хоть надвое, хоть натрое. Не смей, пусть Иван погреется около Зойки.

«Боже мой! С ума сойти! Да пропади оно все! И жизнь такая, и пенсия, и все, все! Ну, можно ли так, можно ли так!»

И ладно, что в бутылке еще больше половины.

39

Галька Лукьянцева прибежала на котельный до того сияющая, что Генка, парень в общем-то сдержанный, съехидничал:

— Все они так, перед загсом, пока не окольцуют. Загонит человека в семейное ярмо, улыбаться перестанет.

Наверно, сказалась на Генкином характере перемена работы. С того дня, как обеспечил он бригаду трубами для завальцовки чуть не на год вперед, перебрасывал его бригадир с одного места на другое, и не успевал Генка нигде по-настоящему освоиться. Теперь вот, уже второй день, обтягивал он шпильки на люках барабана. Работа не сказать плохая, не шибко хорошая, но на самом верху. Видно отсюда все и в своем, и в соседних пролетах, но не слышно ничего. И потому, увидев, что Галка подбежала не к Павлову, а к Стрельцову, Генка не услышал, что она сказала. А жаль. Хорошее что-то говорила, если судить по жестикуляции. Хорошее теперь в бригаду редко приносят. Полоса, что ль, такая пошла? Может, с того дня и пошла? Это бывает: ладно все, ладно, а натолкнется такое ладное на самый малый пустячок и разладится. Чуков тогда сказал: «Заработали, нечего пыль в глаза пускать. Подумать, какие совестливые, от сотни отказались. От тысячи не отказались бы». А Иван тогда сказал: «Тебе давно пора в начальство, вон ты какой догадливый».

Потом что-то заскрипело с обязательствами, потом — тягучая неувязка с предложением Ивана варить электросваркой тонкостенные трубы, потом… Да и не в самих этих недоразумениях дело. В бригаде сложилась какая-то нервозная, словно бы неловкая какая-то атмосфера. Все одно к одному, одно к одному, и вот — за день не поинтересовался бригадир: как тут, на обтяжке люков? Конечно, работа не волк, но до завтра и мастика на прокладке затвердеет, и сама прокладка продавится как-нибудь кособоко, если шпильки там недотянуты, там перетянуты. Но самое главное: если твоя работа никому не интересна, она и тебе не мила. Просто гачишь за кусок хлеба. На кой тут думать, что будет завтра. Будет — ну и будет, не будет, тоже ладно. Это называется: хоть трава не расти.

Пожалел Генка, не в первый раз пожалел, что сунулся тогда со своей «Антилопой». Стояли бы рядом с Гришей за великолепным верстаком, потели бы. А труб всегда не хватало в срок, потому и бригадир, и сам Носач нет-нет да и заглянут к ним, спросят, посмотрят. Теперь сиди между торцом барабана и дымососом, как суслик в норе, щупай ключом каждую шпильку по очереди, там потяни, там отпусти, а никакого удовольствия и даже скучно. Фонари перекрытия плачут грязными потеками, совсем близко, кажется, внутри котла что-то бренькает и тренькает, но так однообразно, что клонит в сон. Самая любимая присказка бригадира: «Коль на работе спишь, то и горбушку только во сне увидишь».

А вообще-то, не так настроение давит, как предчувствие. Мистика? Пусть хоть сто раз мистика, а оно давит. И руки не берут эту работу, как слепые тычутся. Но чего это с Галкой? Что за сияние снизошло на нее? Спросить бы. Возможно, тоже веселее станет.

Высвободился Генка из теснинки, нащупал ногой стремянку, кинул вниз прицельный взгляд и раздумал спускаться. Зачем, если Галка уже в дальнем конце пролета? Гнаться за ней? Но и в теснинку неохота. Увидал Егора Тихого, крикнул сварливо:

— Ты нарочно стремянку навскосяк поставил? Подержи, мне травмы ни к чему.

Послушный человек Жорка Тихий. Вежливо так, осторожно положил газовый ключ, которым контрагаил двухдюймовую трубу перелива, посмотрел вверх, не успел ли Генка получить травму, подошел к стремянке, пошатал: стоит, как штык. Понимающе кивнул и пошел на свое рабочее место. Ни словечка, ни так ни этак. Хороший человек. Но до чего же скучно подчас от такой хорошести. Обругал бы, что ль.