Оглянись назад, детка!

Мы сидели в гостиной у него дома и смотрели фестиваль Санремо с Бениньи.

— Дискотека — место для тупых, — ответила я. А сама между тем думала о своей сестре, которая возвращалась домой в два часа утра после дискотеки «Чак» вся потная и немного поддатая. Она танцевала там часами и была готова получить причитающиеся ей от отца две оплеухи, даже не моргнув глазом и ни на секунду не прекращая улыбаться, Словно эта блуждающая и уклончивая улыбка и была ее секретным оружием против всего мира.

Уже полчаса прошло, как Андреа Берти покинул мой дом Бессмысленно думать, что именно ему теперь я хотела объяснить то немногое или многое, что мне известно о моей сестре.

Однажды мы с Адой возвращались из театра. Она стала снимать пальто, и я тоже, точно таким же образом Я подражала ей, думая, что действую наверняка.

Когда она выключила лампу на ночном столике, я спросила:

— Ада, что такое любовь? — Если кто-нибудь спросил бы меня, что такое тетрадь или дерево или отопительная батарея, я бы сумела ответить, а о том, что такое любовь, я ничего не знала.

— Это все равно, что поплыть с кем-то в лодке в открытое море, а потом захотеть вернуться обратно.

— На берег?

— Да, на берег.

Я нахмурилась, силясь понять значение метафоры. Только теперь я поняла, что для нее тем берегом-дрейфом было одиночество, любимое и ненавистное, задвинутое куда-то в угол, но остающееся всегда на виду, подобно вещи, которая всю жизнь мелькает у тебя перед глазами.

Ворочаясь в постели, я думала, что однажды, если захочу, влюблюсь в матроса речного флота, нежного, любезного и заботливого, или в олимпийского чемпиона, или философа.

— По Эмпедоклу, каждый подобный ищет себе подобного, — говорила я ей.

Но она парировала:

— По Гераклиту, из противоположностей рождается гармония.

Потом я перегнула вдвое подушку и оперлась в нее локтем.

— Ада, не знаешь, где можно найти немного дигиталиса?

— Что это?

— Растение, — ответила я, не уточняя, что только что прочитала у Стендаля, что дигиталис — это такое растение, которое не дает сердцу биться слишком быстро. Растение, которое я давала бы ей каждый раз, когда она возвращалась влюбленная домой, полная преувеличенного восторга к какому-нибудь школьному приятелю.

— Ты и в самом деле хочешь попросить папу купить тебе ударную установку?

— Конечно.

— Он никогда этого не сделает.

— Придется играть на чужой.

И тогда Ада пошла в звукоизолированный подвал на улице делла Крочетта, где играл Мэл, там стояла ударная установка «Pearl» зеленого цвета, принадлежавшая его брату, прежде чем он предпочел ей гитару.

— Ты поедешь в Рим?

— Надеюсь, это будет последним, что я сделаю в своей жизни, — ответила она уверенно.

— Мне будет грустно без твоего исполнения «Турецкого марша», — прошептала я.

Звонок из Рима

Когда я вошла в агентство, то увидела Тима, который выставлял в окно тысячный флаг мира; он уже собрал рюкзак, чтобы отправиться в Рим на манифестацию против войны, и Гайа, разумеется, поедет с ним. Их рты почти соприкасались, когда они что-то говорили вполголоса, совершенно не прячась, не употребляя этою закодированною языка взрослых, полного двусмысленных слов и намеков. Она говорила только о переезде и собиралась жить с матерью и компаньоном папы, который оставил жену и пока что спал в гостинице. Вяло обняв их, я поздоровалась и, пока закрывала дверь кабинета, услышала, как Спазимо уговаривал Тима держаться подальше от беспорядков.

Я стояла в кабинете у окна в шерстяном свитере с высоким воротом, положив руки на батарею, но все равно мне было холодно. По тротуару уверенно шагал мужчина, чем-то напоминавший актера, имя которого я не помнила. Ах да, Джорджа Клуни. На самом деле это был Алессандро Даци.

В этот момент на столе зазвонил телефон. Я схватила трубку, три раза произнесла «алло», но ответа не было.

Даци выглядел ослепительно: выбритый, в тройке от Армани и шелковом галстуке в фиолетовую и зеленую полоску.

— Я пришел, так как за мной долг, — сказал он.

— Конечно.

Он закурил сигару «Давидофф».

— Могу я быть с вами откровенным?

Не дожидаясь ответа, он продолжил:

— Моя бывшая жена хочет снова выйти замуж, а мне это неприятно. Трудно представить, что женщины, которые у тебя были, могут принадлежать кому-то другому.

— Вы все еще любите ее?

— Сегодня ночью я трахал нигерийку.

— Вот как, — ответила я, прижавшись к спинке вращающегося кресла.

— Я ходил на банкет, где было полно красивых женщин, парочку из них я мог бы легко затащить в постель.

— Представляю.

— Но ухаживать, знаете, утомительно.

— Лучше нигерийка.

Он ухмыльнулся, демонстрируя свои зубы.

— Я оставил многих женщин, которые до сих пор спрашивают себя, почему.

— Вы этим гордитесь?

— Разумеется, нет.

Я смотрела на него с любезным равнодушием в надежде, что он наконец-то скажет то, что хотел сказать.

— Мы с бывшей женой всегда ссорились.

Я закурила.

— Что ж, в таком случае вы правильно сделали, что развелись.

— Ваша сестра была актрисой?

Глубоко затянувшись, я кивнула.

— Анджела устраивала много вечеринок, туда приходили актеры, певцы… Кто знает, может, я знал ее.