Оглянись! Сборник повестей

— Так ведь эт-т-то же для об-об-легчения! Чтобы-б-бы ноги не уставали, — сказал, страшно заикаясь, молодой парень, директор мастерских народного промысла. Так торжественно назывались два подвала: в одном стояли верстаки и станки деда Клавдия, в другом лепил горшки этот сварливый старик.

— Ежели я ногами крутить не буду, — скрипел гончар, не вынимая изо рта самокрутки, — они у меня отсохнут!

— Ну-ну-ну в-в-вот договорись с вам-ми! — развёл руками директор. — В-в-вам все условия х-хочешь создать, а-а-а в-в-вы… То вам муфельные п-п-печи не нравятся, п-подавай для обжига другие! П-п-построили, т-так нет — опять плохо!

— Пойми ты, — сказал старик. — Я же неодинаково кручу, я когда быстрее, когда медленнее. Учёный, а такой простой вещи не понимаешь. Севолод! — закричал он в дальний угол, где мальчишки, Лёшкины ровесники, босыми ногами топтали глину. — Что ты скочешь как козёл, ты не прыгай, а ходи плотней, всей ступнёй отжимай, всей ступнёй… Надавали оболтусов! Тебе не гончарный материал давить, а, прости господи, дерьмо.

— В-в-вот всё время р-ругается! — огорчённо сказал Вадиму директор мастерских, которого, несмотря на возраст (было ему лет двадцать), все звали уважительно Андрей Маркелыч. — О-о-о-рёт на всех!

— Не я на всех! — горестно сказал старик. — А я от всех криком кричу! Вот!

Он поднял ногу с рокочущего круга на перекладину, и круг остановился.

— Жил-поживал. Нет! Схватили, перевезли в эти каменны гробы — обучай горшки лепить!

— В-в-вас п-п-преподавателем п-п-просили б-быть!

— Да я согласный! Тут трудов немного…

Старик потёр тыльной стороной испачканной глиной ладони небритую щёку.

— Горшки лепить — дело нехитрое, и обезьяна выучить можно. Ему, — он усмехнулся беззубым запавшим ртом, — обезьяну-то, и работать сподручней, у него руки четыре, а у меня только две…

Кусков посмотрел на Вадима.

Художник внимательно слушал.

— Не-не-не пойму я вас! — сказал Андрей Маркелыч.

— А что тут понимать! — закричал старик, шмякая на круг новый кусок глины. — Керамические классы открыли — название хорошее. Научное! А на шута они нужны?

— К-к-как… К-к-как! — даже подпрыгнул Андрей Маркелыч.

— Ну! Счас яйцо снесёшь! — Старик положил руки на комок зеленоватой скользкой глины и неуловимыми движениями потянул-потянул его вверх. И опять на гудящем кругу стал вырастать кувшин…

— Это искусство! — сказал вдруг неожиданно для себя Лёшка и осёкся, потому что к нему все обернулись.

— А кому оно нужно? — вздохнул гончар, выводя тонкие стенки кувшина.

— Как это? — не понял Кусков.

— Ты что? — обернулся и зло прищурился старик. — Ты что, глиняную макитру на газовую плиту поставишь? То-то! Не место ей в дому многоэтажном.

— Так ведь она же красивая!

— Во-во! Для баловства!

— В-в духовку можно, — сказал Андрей Маркелыч.

— Самого тебя в духовку. Ети вот дураки… — Старик кивнул на своих учеников, которые мяли глину и что-то лепили на кругах. — Явились не запылились! «Сколько горшок стоит?» — спрашивают первым делом. «Полтинник!..» — говорят. «Лучше на ювелира учиться!» Дубиноголовые! Ходи сюды! — сказал он Лёшке.

И не успел мальчишка опомниться, как мастер усадил его за станок.

— Давай лепи!

Кусков, стараясь повторить движения гончара, крутанул ногой нижний диск. Кусок глины вдруг сорвался и улетел в дальний угол мастерской.

— Ну, давай я крутить буду! Ты хоть подобие слепи!

Кусков схватил ком глины и оторвал его от круга. Он быстро прилепил его на место, но ком скакал по доскам как живой!

— А говорят, не боги горшки обжигают! — засмеялся Вадим.

Лёшка встал из-за станка.

— Вы говорите — такие горшки не нужны, — сказал он. — Вон его как слепить трудно.

— А кто это понимает? А? — опять закипятился старик. — Привыкли всё машиной делать. Скоро на руках по одному пальцу останется — кнопки нажимать.

Лёшка вдруг вспомнил, как в городе, когда Вадим продал картину англичанам, он говорил о тех, кто ничего не понимает в искусстве, и у него было такое же злое и расстроенное лицо, как у этого гончара…

— Всё ругаисси! — услышали они голос деда Клавы.

— Во! — сказал гончар. — Етот всем довольный!

— Не всем! — засмеялся дед Клава. — Не люблю, когда без толку злобятся!

— Кабы без толку! Ты пойми, садовая твоя голова, искусство твоё плотницкое кончилось… И никому не нужно…

— И горшки?

— И горшки!

— Не нужно, говоришь, а сам лепишь…

— Да я по привычке остановиться не могу, а етим, — гончар показал на своих учеников, — транзистеры подавай! С музыкой!

— Нелепицу ты городишь! — спокойно сказал дед Клава. — Кабы не нужно было всё это, кто бы тебе мастерскую такую хорошую открыл!

— Так специалисты понимают, да ведь их — раз, два и обчёлся…

— А тебя на то и поставили, чтобы ты многих обучил!

— Вона! — закричал гончар, вскакивая из-за станка и шлёпая босыми ногами по половицам. — Вот гляди!

Он снял с полки кринку.

— Кто это из наших понять может? Такое в наших краях сто лет назад делали, а теперь только я один! И нигде больше в мире. А вот этот кувшин я на Украине видел, когда на фронте был, и делать обучился! А вот этот…

— Вы-вы-вы п-п-популярную лекцию п-прочитайте, — сказал Андрей Маркелыч. — В-в-в клубе!