Огнедева

— Ох, Вышеня! В какое ж болото ты нас тянешь! Но ведь удачливый ты, хитрый бобер! Когда Плесков за нами, может, и взойдет.

— Так-то лучше! — Вышеслав, довольный, похлопал младшего брата по плечу. — Бояться волков — быть без грибов! Попомните мое слово: будем мы снова князьями словенскими!

Он не знал, что у его речей есть один слушатель, которого ему не удалось убедить. Пока Вышеслав созывал мужскую родню, Остряна тайком забралась на полати, забилась в дальний угол, прикрылась одеялом и оттуда подслушивала, о чем отец толкует с родичами. Ведь все их решения в первую голову касались ее! И хотя ее, как она и думала, отец собирался выдать замуж в Ладогу или даже в Киев, его замыслы она не одобрила. Он собирался убить Домагостева сына Велема! Того самого, что вчера приходил сюда, а сейчас сидит в избе у стрыйки Добролюты. Остряна кипела от возмущения. В кои-то веки для нее нашелся приличный жених: и собой хорош, но не слишком, и родом знатен, но не знатнее ее, и неглуп, и учтив, но не разливается соловьем и не растекается медом, как этот киевский Белотур, которого послушаешь, так водички попить хочется. И вот этого-то парня Вышеслав собирается убить ради того, чтобы насмерть рассорить Ладогу с Плесковом!

Когда родичи разошлись по делам, Остряна осторожно сползла с полатей, оправила одежду и косу, огляделась, раздумывая. Она не собиралась ждать, пока ее отец снова стравит плесковского княжича с Велемом и добьется гибели обоих. Нужно ему помешать. Но что она, девка, может сделать против собственного отца, старейшины?

Взгляд Остряны упал на печь, к которой сама она, как девушка незамужняя, не имела права приближаться. Любозвана Судиславна — вот кто ей нужен. Единственное существо в роду, которое способно встать на ее сторону ради любви к родному брату Вольге Судиславичу. Конечно, не ахти какой из нее помощник, но лучше, чем ничего. И ее-то Вольга послушается!

Остряна осторожно выглянула из сеней на двор, убедилась, что путь свободен, и метнулась к печи под навесом, где в летнее время готовили еду, — искать Любозвану.

Прежде чем начинать разговор, предусмотрительная Остряна увела невестку подальше от людей, на самую окраину поселения, на опушку березняка, где никто не мог их услышать. И правильно сделала. От ее новостей Любозвана пришла в такой ужас, что чуть не упала без памяти, и Остряна с досадой вспомнила, что Прибынина молодуха в тягости. Срок был еще небольшой, под расшитой оберегающими узорами завеской почти и не видно ничего, но какой теперь от молодухи толк? Однако где других помощников взять? Только Любозвана, чужая в роду Потемовичей, родная сестра назначенного в жертву парня, и согласится препятствовать делу, задуманному старейшиной и одобренному прочими мужами.

Старшая Вышенина сноха была красива: высокая, статная, на румяном лице сразу привлекающие внимание яркие глаза под почти прямыми, резко вытянутыми наружным концом вверх бровями, немного вздернутый нос. Вид Прибынина молодуха всегда имела здоровый и бодрый, и, когда в конце свадебного обряда подняли покрывало, все дружно ее одобрили. Поначалу старших слегка тревожило, что она не сразу понесла, но теперь Макошь благословила ее, и к солоновороту Прибыня ожидал первенца. О таких вещах вслух не говорят даже среди ближайших родичей, опасаясь порчи, и женский передник-завеска для того и служит, чтобы скрыть от дурного глаза будущее дитя, но так выходит, что и без разговоров все знают, у кого когда и как.

Нравом, однако, Любозвана уродилась не в удалого брата. Едва ли она решилась бы выступить против воли свекра-батюшки, если бы речь не шла о жизни Вольги. Но и теперь она дрожала и озиралась, будто они обе совершили невесть какое преступление, пока не сообразила, что ничего особенного ей делать не придется. Только сходить к брату и предупредить его о ловушке. Но и это казалось ей таким своеволием, что она смотрела на Остряну, вытаращив глаза.

— А ты-то как, девка, смеешь? — изумлялась Любозвана золовке, которая собиралась помешать собственному отцу делать то, что он считал нужным.

— А вот и смею! — со злостью на собственную вынужденную смелость отвечала Остряна. — Пять лет с красотой[41] хожу! — Она ткнула в свой венец из плотного багряного шелка, вышитый девичьими узорами. — Пять! Красота поувяла вся! Приданого столько наткала-нашила — на трех невест хватит! А все сижу, долги нитки вожу! Один нашелся хороший жених — и того батюшка любезный погубить хочет!

— А! — Любозване, как и всякой молодой женщине, сразу все стало понятно. Если речь идет о женихе, не диво, что девушка забывает о послушании. — Да он, Домагостич, никак понравился тебе! Лада-матушка! А я уж думала, тебе только сам Ярила и угодит!

— Пусть он лесовухам замшелым нравится! — ядовито отозвалась Остряна. — А только я сидеть не стану, дожидаясь, пока отец родной всех хороших женихов изведет!

Однако, судя по глазам Любозваны, та осталась при своем мнении. Но это же помогло ей справиться со страхом перед свекром и тревогой за брата, и она вполне бодро пообещала помочь. И то хорошо.