Огнем и мечом

Пан Лонгинус помрачнел. Он всей душой стремился ко двору князя, надеясь повидать его придворных и в особенности некую маленькую особу.

Заглоба многозначительно подмигнул Володыёвскому.

– Ой нет, поеду я в Краков, – молвил литвин, немного поразмыслив. – Раз приказано отдать письмо, я его отдам.

– Пошли в дом, велим согреть себе пива, – сказал Заглоба.

– А вы куда едете? – спросил по дороге пан Лонгинус.

– В Замостье, к Скшетускому.

– Нету его в Замостье.

– Вот те на! А где он?

– Где-то под Хорощином, разбойные громит ватаги. Хмельницкий отступил, но полковники его все на пути огню предают, грабят и убивают. Староста валецкий Якуба Реговского послал, чтобы он их поутишил.

– И Скшетуский с ним?

– В тех же краях, да они поврозь держатся, потому что великое затеяли соревнованье, о чем я вашим милостям потом расскажу.

Между тем они вошли в комнату. Заглоба велел подогреть три гарнца пива и, приблизясь к столу, за который уже уселись Володыёвский с паном Лонгином, молвил:

– А ведь тебе, любезнейший пан Подбипятка, неведома главная счастливая новость: мы с паном Михалом Богуна насмерть зарубили.

Литвин так и подскочил на месте.

– Братцы вы мои родненькие, неужто возможно такое?

– Чтоб нам не сойти с этого места.

– И вы вдвоем его зарубили?

– Так точно.

– Вот это новость! Ах ты, Господи! – воскликнул литвин, всплеснув руками. – Вдвоем, говоришь? Как же это – вдвоем?

– А вот так: сначала я его разными хитростями нас вызвать заставил, – смекаешь? – а потом пан Михал первый вышел на поле и разделал его под орех, в куски – как пасхального поросенка, как жареного каплуна – изрезал. Понятно теперь, любезный?

– Так тебе, сударь, не пришлось с ним схватиться?

– Нет, вы только на него поглядите! – воскликнул Заглоба. – Пиявки ты, что ль, себе приказывал ставить и от потери крови ума лишился? Что ж я, по-твоему, с покойником должен был драться или лежачего добивать?

– Ты же сам сказал, сударь, что вы вдвоем его зарубили.

Заглоба пожал плечами.

– Нет, с этим человеком никакого терпенья не хватит! Ну, скажи, пан Михал, разве Богун не обоих нас вызвал?

– Обоих, – подтвердил Володыёвский.

– Теперь, сударь, понял?

– Будь по-твоему, – ответил Лонгинус. – А пан Скшетуский искал Богуна под Замостьем, но его там уже не было.

– Скшетуский его искал?

– Придется, видно, вам, любезные судари, все рассказать ab ovo, – молвил пан Лонгинус. – Когда вы уехали в Варшаву, мы, как знаете, остались в Замостье. Казаки не заставили себя долго ждать. Несметная рать пришла из-под Львова, со стены всех не можно было окинуть глазом. Но князь наш так укрепил Замостье, что они и два года бы под ним простояли. Мы думали, они штурмовать не решатся, и весьма по сему поводу горевали – каждый в душе предвкушал радость победы. Я же, поскольку с казаками и татары были, возымел надежду, что Господь милосердый теперь мне в моих трех головах не откажет…

– Ты б одну толковую у него попросил лучше, – перебил его Заглоба.

– Ваша милость опять за свое!.. С л у х а т ь гадко, – сказал литвин. – Мы думали, они штурмовать не станут, а они, как одержимые, тотчас взялись строить осадные машины и на приступ! Потом уже известно стало, что Хмельницкий тому противился, но Чарнота, обозный их, накинулся на него, начал кричать, что тот струсил, с ляхами замыслил брататься, ну Хмельницкий и дал согласье и первым послал в бой Чарноту. Что творилось, братушки, передать невозможно. Свет померк за огнем и дымом. Начали они смело, засыпали ров, полезли на стены, но мы им такого задали жару, что они от стен врассыпную и машины свои побросали. Тогда мы в четыре хоругви поскакали вдогонку и половину перерезали как баранов.

– Эх! Жаль, меня не было на той гулянке! – воскликнул Володыёвский, потирая руки.

– И я бы там пригодился, – уверенно произнес Заглоба.

– А больше всех, – продолжал литвин, – отличились Скшетуский и Якуб Реговский: оба достойные кавалеры, но весьма взаимно нерасположенные. А уж пан Реговский и вовсе волком глядел на Скшетуского и непременно нашел бы предлог его вызвать, не запрети пан Вейгер поединков под страхом смерти. Мы сперва не понимали, в чем тут причина, пока не узнали случайно, что пан Реговский в родстве с паном Лащем, которого князь из-за Скшетуского, как помните, из лагеря выгнал. С тех пор Реговский затаил злобу на князя, да и на нас на всех, а поручика особенно невзлюбил, вот и началось меж них состязанье, и оба во время осады великую снискали славу, потому что один другого всячески превзойти старался. Оба были первыми и в вылазках, и на стенах, покуда Хмельницкому не надоело штурмовать крепость и не начал он регулярной осады, то и дело на хитрости пускаясь, чтобы с их помощью захватить город.

– Он больше всего рассчитывает на свое хитроумие! – заметил Заглоба.