Огнем и мечом (пер.Л. де-Вальден)

— Что же ты, дед, каркаешь, как ворон, — сказал старый мужик. — Мы верим, что на панов уже пришла минута и не будет их больше ни на русском, ни на татарском берегу; не будет ни князей, ни панов, а только будут вольные люди — казаки, не будет ни чинта, ни сухомельщины, ни провозного, и не будет жидов; так сказано и в Христовой грамоте, про которую ты сам говорил нам. А Хмель могуч, как и сам князь.

— Дай ему, Боже, здоровья! — сказал дед. — Тяжка наша мужицкая доля. А прежде было не так.

— Еще бы! Теперь чья вся эта земля? Князя. Чья степь? Князя. Чей лес? Князя. Чьи стада скота? Князя. А прежде был лес — Божий, степь — Божьи; кто первый пришел, тот и взял и никому не платил. А теперь все панов да князей.

— Правда ваша, детки! — сказал дед — Но я вам скажу, что вы с князем не справитесь; а кто хочет резать панов; тот пусть не остается здесь, а бежит к Хмелю, и то сейчас или завтра, потому князь уже в пути. Если Гдешинский уговорит его идти на Демьяновку, то он не пощадит вас, а всех перережет, — так лучше бегите к Хмелю. Чем больше будет вас там, тем легче будет Хмелю справиться с князем; тяжелый труд ждет его. Много выслано против него гетманских, коронных и княжеских войск Ступайте, дети, помогать Хмелю и запорожцам, они, бедняги, не выдержат, а ведь они бьются с панами за вашу свободу. Ступайте, тогда и от князя убережетесь, и Хмелю поможете.

— Вже правду каже! — послышались голоса в толпе.

— Хорошо говорит!

— Мудрый дед!

— Так ты видел, что князь уже в пути?

— Видать не видал, но в Броварках слышал, что он вышел уже из Лубен; он все сжигает и режет на пути, а где найдет хоть одну пику, то оставляет только небо да землю.

— Господи помилуй!

— А где нам искать Хмеля?

— Я затем и пришел сюда, чтобы сказать вам, где надо искать его. Идите, дети, в Золотоноши, а оттуда в Трахтымиров, и там Хмель будет уже ждать вас, туда соберутся со всех деревень, усадеб и хуторов; туда придут и татары; иначе князь не даст вам и ходить по земле.

— А вы, батьку, пойдете с нами?

— Пойти не пойду, потому что старые ноги даже земля не носит. А вы мне заложите телегу, то я поеду с вами. А перед Золотоношей сойду и сам посмотрю, нет ли там княжеских солдат, коли есть, то минуем Золотоноши и прямо в Трахтымиров проедем: там уже казацкий край. А теперь дайте мне и моему мальчику что-нибудь поесть, а то мы совсем голодны. Двинемся завтра утром, а по дороге я вам спою о Потоцком и о князе Ереме. О, это злые львы! Много прольется крови на Украине, небо багровеет, а месяц плавает, словно в крови. Молите, детки, Бога, чтобы Он сжалился над нами, недолго уж нам всем осталось жить и ходить на белом свете. Я слышал тоже, что из могил встают упыри и жалобно воют.

Страх овладел мужиками, и они невольно стали оглядываться, креститься и перешептываться. Наконец один из них крикнул:

— В Золотрношу!

— В Золотоношу! — повторили все, словно там ждало их спасение.

— В Трахтымиров!

— На погибель ляхам и панам!

Вдруг вперед выступил какой-то молодой казак и, потрясая пикой, крикнул:

— Батьки! Коли завтра мы идем в Золотоношу, то сегодня можем пойти на комиссарский двор!

— На комиссарский двор, — крикнуло сразу несколько голосов. — Сжечь и забрать добро!

— Нет, детки, не идите на комиссарский двор и не жгите его, а то вам же будет плохо. Ведь князь, может быть, уже близко, увидит зарево, придет — и тогда горе вам! Лучше покормите нас и покажите, где переночевать. Сидите лучше тихо, да не гуляйте по пасекам.

— Правда! А ты, Максим, дурак!

— Идите ко мне, батьку, на хлеб и соль и на чарку меду, а потом ляжете спать на сене, — сказал старый мужик, обращаясь к деду.

Заглоба встал и дернул Елену за рукав свитки… она спала.

— Устал мальчуган да заснул, несмотря на стук молотов! — сказал он, а про себя подумал: "Вот что значит невинность! Она и среди разбойничьих ножей и кос спит спокойно. Видно, стерегут тебя небесные ангелы, а вместе с тобой и меня, старика".

Он разбудил ее, и они пошли к ближайшей деревне. Ночь была тихая, теплая, и только вдали раздавалось эхо молотов.

Старый мужик шел вперед, указывая дорогу, а Заглоба, будто бы шепча молитву, бормотал монотонным голосом:

— Господи Боже, помилуй нас, грешных… Видите, для чего нам нужно было дедовское платье!.. Святая Пречистая Богородица! Яко на небеси, так и на земле… Есть нам дадут, а завтра поедем в Золотоноши, да не пешком… Аминь, аминь. Богун, наверное, нападет на наш след; его не обманут наши хитрости… Аминь… Но будет поздно, в Прозоровке мы переправимся через Днепр, а там мы уже у гетманов… Дьявол угоднику не страшен… Аминь… Тут, через несколько дней, весь край будет в огне, как только князь двинется за Днепр… Чтобы их чума задушила!.. Слышите, как там воют у кузницы… Аминь… Тяжелые настали времена, но я останусь дураком, если не проведу вас благополучно, если б даже нам пришлось бежать до самой Варшавы.

— Что вы бормочете, батьку? — спросил мужик.

— Ничего, молюсь за ваше здоровье. Аминь…

— А вот и моя хата.

— Слава Богу!

— Навеки слава! Прошу отведать хлеба-соли.

— Господь вознаградит вас.