Огнем и мечом (пер. Владимир Высоцкий)

Чтобы выяснить то, что произошло в Розлогах, нам надо вернуться к той ночи, когда пан Скшетуский отправил Жендзяна из Кудака с письмом к старой княгине. Письмо заключало горячую просьбу как можно скорее ехать вместе с Еленой в Дубны, под защиту князя Еремии, так как война может вспыхнуть с минуты на минуту. Жендзян сел в чайку, которую пан Гродзицкий отправил из Кудака за порохом, пустился в путь, но совершал его медленно, так как приходилось плыть вверх по течению. Под Кременчугом он встретил войско, плывшее под командой Кшечовского и Барабаша и высланное гетманами против Хмельницкого. Жендзян виделся с Барабашем, которому сейчас же рассказал, каким опасностям мог подвергнуться Скшетуский в Сечи. Он просил старого полковника при встрече с Хмельницким непременно напомнить ему насчет посла. После этого он отправился дальше.

В Чигирин они прибыли на рассвете. Здесь их сейчас же окружила казацкая стража, спрашивая, кто они и откуда.

Они ответили, что из Кудака, от пана Гродзицкого, с письмом к гетманам. Но, несмотря на это, казаки потребовали с чайки старшину и Жендзяна на допрос к полковнику.

— К какому полковнику? — спросил старшина.

— К пану Лободе, — ответили сторожевые есаулы. — Великий гетман велел ему задерживать всех, проезжающих из Сечи в Чигирин, и допрашивать.

Они вошли. Жендзян шел смело, не думая ни о чем дурном и зная, что сюда уже простирается власть гетмана. Их привели в дом пана Желенского, близ Звонарного угла, где была квартира полковника Лободы. Здесь им сказали, что полковник еще на рассвете уехал в Черкасы и что его заменяет подполковник. Им пришлось довольно долго ждать его, но наконец дверь открылась и в комнату вошел ожидаемый подполковник.

При виде его у Жендзяна задрожали колени.

Это был Богун.

Гетманская власть действительно еще распространялась на Чигирин, а так как Лобода и Богун до сих пор еще не перешли к Хмельницкому, а, наоборот, держали сторону Речи Посполитой, то великий гетман и назначил им стоянку в Чигирине для его защиты.

Богун сел за стол и начал расспрашивать приезжих.

Старшина, который вез письмо Гродзицкого, ответил и за себя, и за товарища. Оглядев письмо, молодой полковник начал заботливо расспрашивать, что видно и слышно в Кудаке; ему, очевидно, очень хотелось узнать, зачем Гродзицкий посылает людей и чайку к великому гетману. Но старшина ничего не сумел ему ответить, а письмо было запечатано печатью Гродзицкого. Кончив допрос, Богун хотел было отпустить их и наградить, как вдруг открылась дверь, и в комнату как молния влетел Заглоба.

— Слушай, Богун, — воскликнул он, — изменник Допул скрыл от нас самый лучший мед! Я пошел с ним в погреб — смотрю: сено не сено в углу. Я и спрашиваю: "Что это?" Говорит: "Сухое сено!" Смотрю ближе, вижу, оттуда выглядывает горлышко кувшина, точно татарин из травы. "Ах ты такой-сякой! — говорю. — Ну мы поделимся: ты ешь сено, так как ты вол, а я выпью мед, так как я человек". Вот я и принес бутылку на пробу, дай только кубки.

Сказав это, пан Заглоба подбоченился одной рукой, другой поднял бутыль и запел:

       Гей, Ягусь, гей, Кундусь! Дай ковши немалые
       Да подставь скорее губки свои алые!

Вдруг Заглоба сразу оборвал песенку, увидев Жендзяна, и, поставив на стол бутыль, сказал:

— Э-э-э! Да ведь это слуга Скшетуского!

— Чей? — спросил поспешно Богун.

— Пана Скшетуского, наместника, который, уезжая в Кудак, перед отъездом угостил меня таким лубенским медом, перед которым всякий другой — бурда! А что, твой господин здоров?

— Здоров и кланяется вашей милости, — ответил смутившийся Жендзян.

— Вот это настоящий рыцарь! А как ты в Чигирине очутился? Отчего твой господин выслал тебя из Кулака?

— Пан мой, как все паны, — ответил Жендзян, — у него свои дела в Лубнах, из-за которых он и велел мне вернуться, к тому же мне нечего было делать в Кудаке.

Богун, все время пристально смотревший на Жендзяна, сказал вдруг:

— Знаю и я твоего господина, видел его в Розлогах.

Жендзян наклонил голову и, будто не расслышав, спросил:

— Где?

— В Розлогах.

— Это имение Курцевичей, — сказал Заглоба.

— Чье? — переспросил Жендзян.

— Ты, вижу, что-то оглох, — сухо заметил Богун.

— Это от того, что не выспался.

— Ты еще выспишься. Так ты говоришь, что твой господин послал тебя в Лубны?

— Как же.

— Должно быть, у него там какая-нибудь зазноба, — прибавил Заглоба, — которой он через тебя шлет привет.

— Почем же я знаю! Может, и есть, а может, и нет, — сказал Жендзян, затем он поклонился Богуну и Заглобе. — Да прославится имя Господне! — сказал он, собираясь уходить.

— Во веки веков! — ответил Богун. — А ты не спеши, птенчик! Почему же ты скрыл от меня, что ты слуга Скшетуского?

— Вы, пане, меня не спрашивали, а я подумал: зачем о пустяках говорить? Да прославит…

— Погоди, говорю! Письма какие-нибудь от своего пана везешь?

— Панское дело писать, а мое, слуги, отдать, но только тому, кому они написаны; а засим позвольте мне проститься с вами, Панове!