— Махновка погибла, мы придем поздно! Лучше спасти другие города! — повторял он, но князь ничего не хотел слушать.
Пан же Криштоф желал драки, а войска так и рвались в бой.
В полумиле от Махновки какая-то кучка людей, скакавших сломя голову, загородила дорогу войску. То был пан Лев с товарищами. Увидев его, воевода понял, что именно случилось.
— Замок взят? — крикнул он.
— Взят, — отвечал пан Лев и в ту же минуту свалился с лошади от ран, утомления и потери крови.
Его товарищи рассказали, как было дело. Немцев всех перебили: они предпочитали умереть, чем сдаться; пан Лев сумел пробиться сквозь толпу черни. В комнатах башни еще спасалось несколько десятков шляхты; вот им-то и необходимо оказать немедленную помощь.
Войска помчались в галоп. Через минуту показался город, стоящий на горе, крепость, а над ними тяжелая туча дыма от начавшегося пожара. День близился к концу. По небу плыли гигантские пурпурные и желтые облака, которые войска сначала приняли за зарею. При этом освещении виднелись полки запорожцев и сбитые массы черни, которые смело шли навстречу войскам киевского воеводы. О прибытии князя они и думать не могли. Или водка окончательно омрачила их ум, или взятие крепости придало им столько самонадеянности, что они храбро сходили с горы и только уже на равнине начали формироваться в ряды. При виде этого зрелища из груди польских войск вырвался крик радости, а пан воевода во второй раз имел случай убедиться в образцовой слаженности действий княжеских полков. Они сразу построились в боевом порядке, тяжелая кавалерия посередине, легкая по флангам, так что можно было прямо двигаться в дело.
— Пан Криштоф, что это за народ! — восклицал воевода. — Сразу построились, как надо. Они могли бы обойтись и без полководца.
Но князь, как опытный вождь, с булавой в руке, летал с одного фланга на другой, осматривал, раздавал последние приказания. Золотая заря играла на его серебряном панцире, и он, словно солнечный луч, сверкал среди темных рядов своей армии.
Войска выстроились в таком порядке: в середине, в первой линии — три хоругви: первая под предводительством самого киевского воеводы, вторая пана Аксака и третья Криштофа Тышкевича; за ними, во второй линии — драгуны пана Барановского и, наконец, исполинские княжеские гусары с паном Скшетуским во главе.
Фланги занимали Вершул, Кушель и Понятовский. Пушек не было — Вурцель остался в Быстрине.
Князь подскакал к воеводе и отдал честь булавою.
— За свое оскорбление вам надлежит начинать первому.
Воевода взмахнул буздыганом [54]
, солдаты склонились к гривам лошадей и двинулись вперед. Уже по первым командам можно было определить, что воевода, хоть и тяжелый на подъем, все-таки опытный и мужественный воин. Он не пустил свои полки во всю прыть с места; а лишь понемногу усиливал аллюр по мере приближения к неприятелю. Сам он скакал в первом ряду с буздыганом в руке, только паж поддерживал за один конец кончар [55], видимо, и так не особенно тяжелый для руки воеводы. Чернь со стороны неприятеля высыпала вперед с косами и серпами, чтоб выдержать первый натиск и тем самым облегчить атаку запорожцам. Когда враждующие стороны почти совсем уже сошлись, махновичане узнали воеводу по его громадному росту и толщине и закричали:— Эй, ясновельможный воевода, уж скоро жатва, отчего ты не приказываешь своим подданным выходить в поле? Челом бьем тебе! Мы уж проткнем тебе брюхо!
На воеводу посыпался град пуль, не причинив, впрочем, ему вреда, потому что поляки неслись вихрем. Вот и страшная минута встречи… стук серпов и лязг кос о панцири, крики и стоны…
Копья образовали широкий проход в тесной массе крестьян, и туда, как ветер, ворвались кони, топча и круша все направо и налево. Как на лугу, когда косари становятся в ряд, буйная трава никнет перед ними, а они идут вперед, сверкая косами, так под тяжелыми ударами мечей широкая лавина черни таяла, исчезала и под напором коней, будучи не в силах устоять на месте, начала колебаться. Вот раздался крик. "Люди, спасайтесь!", и вся масса, побросав косы, цепы, вилы, самопалы, в диком беспорядке бросилась назад, на полки запорожцев. Запорожцы же, опасаясь, как бы бегущие не смяли их, выставили им навстречу свои копья, и чернь, видя свою окончательную гибель, кинулась в обе стороны, где их, в свою очередь, встретили Кушель и Понятовский.