Огнем и мечом. Россия между «польским орлом» и «шведским львом». 1512-1634 гг.

20 декабря 1547 года царь лично повел армию на восток. Однако легкой победы не получилось. Ранняя оттепель помешала перевезти через Волгу артиллерию. На переправе много пушек и пищалей ушло под лед. И хотя полевую армию хана разгромил у стен Казани передовой полк, дальше татары отошли в крепость, штурмовать которую без «наряда» — нечего было и думать. После семидневной осады русская рать отступила. Иван вернулся в Москву 7 марта 1548 года. Неудача первого в его жизни настоящего похода сильно огорчила царя. Особенно обидно было сознавать, что о возобновлении казанской войны придется надолго забыть. Меньше чем через год заканчивалось перемирие с Литвой. А воевать на два фронта страна не могла.

Глава 4. РЕФОРМЫ ИВАНА IV. ПОКОРЕНИЕ КАЗАНИ И АСТРАХАНИ

В 1548 году Сигизмунда I Старого сменил на польском и литовском престоле его сын Сигизмунд II Август. Королевские послы Станислав Кошка и Ян Камаевский знали о казанской неудаче и ждали от Ивана IV возвращения Смоленска. Московские дьяки выдвигали встречные требования: они настаивали, чтобы Литва отдала России не только недавно захваченный Гомель, но и Полоцк с Витебском. На такие огромные уступки царь, конечно же, не рассчитывал. «За королем наша вотчина извечная, — объяснял он свою позицию боярам. — Киев, Волынская земля, Полоцк, Витебск и многие другие города русские, а Гомель отец его взял у нас во время нашего малолетства: так пригоже ли с королем теперь вечный мир заключать? Если теперь заключить мир вечный, то вперед уже через крестное целование своих вотчин искать нельзя, потому что крестного целования никак нигде нарушать не хочу»^{13}.

В конце концов стороны договорились продлить действующее перемирие. Но тут возникло затруднение с титулом Ивана IV, который в составленной дьяками грамоте был указан царем. Сигизмундовы послы отказались брать подписанную российской стороной бумагу, заявив, что «прежде такого не бывало»… Московские бояре ответили: да, не бывало, но лишь потому, что государь тогда еще не короновался. Теперь же Иван Васильевич «царем и венчался по примеру прародителя своего Мономаха и то имя он не чужое взял»^{14}.

Но королевских послов эти слова не убедили. Они наотрез отказались подписывать договор в таком виде и пригрозили покинуть Москву. Царю Ивану новую грамоту, без царского титула, составлять не хотелось. Бояре убеждали его, что при угрозе с востока и юга[9] про новый титул можно на время забыть. После долгих совещаний русская сторона приняла соломоново решение: «Написать полный титул в своей грамоте, потому что эта грамота будет у короля за его печатью. А в другой грамоте, которая будет писаться от имени короля и останется у государя в Москве, написать титул по старине, без царского имени. Надобно так сделать потому, что теперь крымский царь в большой недружбе и казанский также: если с королем разорвать из-за одного слова в титуле, то против троих недругов стоять будет истомно, и если кровь христианская прольется за одно имя, а не за землю, то не было бы греха перед богом. А начнет бог миловать, с крымским дело поделается и с Казанью государь переведется, то вперед за царский титул крепко стоять и без него с королем дела никакого не делать»^{15}.

От литовских послов это решение держали в секрете до последнего. Те уже распрощались с московскими переговорщиками, собрались в дорогу, сели в сани… И лишь тогда русские бояре их вернули и позволили написать королевскую грамоту без царского титула. 13 февраля 1549 года все бумаги были составлены и подписаны. Но Иван на этом не успокоился. Выехавший с послами в Литву боярин Михаил Морозов попытался добиться признания за Иваном IV царского титула непосредственно от Сигизмунда II. Король ответить, что «…прежде ни Иван, ни отец его, ни дед этого титула не употребляли, а что касается Владимира Мономаха, то, во-первых, это дела давние, а во-вторых, киевский престол сейчас находится в руках короля, и тогда уж король, а не великий князь московский имеет право называться царем киевским. Но так как титул этот ни славы, ни выгоды королю не обещает, то он его и не употребляет, тем более что все христианские государи называют царем только римско-германского императора. Если же король и великий князь московский называют царями крымского хана и других татарских и поганых господарей, то это ведется из старины, давно их на славянских языках стали так называть, а сами они себя так не величают»^{16}.