Огнем и мечом. Россия между «польским орлом» и «шведским львом». 1512-1634 гг.

Когда супруги прибыли в Москву, оказалось, что причин для спешки уже нет: гарнизон Юрьева благополучно отбил атаки ливонцев, а татары отступили в степь без боя. Если кому-то трудно понять, в какую ярость пришел царь Иван, пусть мысленно поставит себя на его место. Почувствует боль заботливого мужа и отца, на руках у которого умирает горячо любимая женщина. Сюда же надо добавить шесть лет постоянных конфликтов между деятелями Рады и Анастасией (из-за ее братьев Захарьиных). Следует вспомнить и о том, что царица постоянно, изо дня в день, твердила Ивану IV: Сильвестр с Адашевым ее ненавидят и стараются извести. Понятно, что советники не оставались в долгу. Тот же Сильвестр в разговорах с Иваном IV часто сравнивал Анастасию с нечестивой императрицей Евдоксией, гонительницей Иоанна Златоуста.

«Оргвыводы» последовали незамедлительно. После возвращения царя из Можайска один из лидеров Думы и лучший друг Сильвестра князь Дмитрий Курляев отправился на воеводство в Юрьев-Польский. Это было равносильно почетной отставке. Лучший царский полководец князь Александр Горбатый-Суздальский после 1559 года перестал получать военные назначения. Зато в действующую армию отправился Алексей Адашев. Сильвестр пытался уговорить Ивана IV снять опалы с соратников. Но не преуспел в этом. Тогда в конце 1559 года он объявил царю, что намерен уйти на покой. Иван Васильевич не стал удерживать старого наставника и, благословив, отпустил его в Кириллов монастырь. Возможно, на этом опалы бы и закончились, но в 7 августа 1560 года Анастасия умерла.

Иван IV был безутешен. Царь вырос бесприютным сиротой, и любимая жена стала в его жизни первым по-настоящему родным человеком. Ее смерть не только потрясла, но и кардинально изменила Ивана Васильевича. В считаные месяцы из порывистого, но отходчивого правителя он превратился в беспощадного и мстительного деспота. Стал тем Иваном Грозным, которого мы знаем по учебникам истории. Свою роль сыграло, конечно, и новое окружение, но главным было огромное и безутешное горе, потеря той единственной женщины, которую он действительно любил.

Братья умершей царицы, Захарьины, решили использовать эту ситуацию. По Москве с их подачи поползли слухи, что Анастасию «счаровали»[19] Сильвестр с Адашевым. В непосредственном исполнении колдовских обрядов заподозрили польку Марию Магдалыню, одну из приживалок в доме Адашева. А надо заметить, что лидер Избранной рады к комфорту и богатству никогда не стремился, зато не забывал заботиться о душе. И потому его личные покой обилием в них больных (в основном «прокаженных»), юродивых и калик перехожих больше напоминали монастырскую богадельню, чем дворец правителя государства. Из всего тамошнего «контингента» Мария лучше остальных подходила на роль злодейки-колдуньи: во-первых, она явно неспроста носила прозвище Магдалыни; во-вторых, в Россию пришла из враждебной Польши; и в-третьих, из католичества в православную веру ее перекрестили по прямому ходатайству Алексея Адашева. Вскоре несчастная женщина, вся вина которой состояла лишь в желании пожить за чужой счет, заплатила за это не только собственной головой. Вместе с «чаровницей и Алексеевой согласницей»^{25} казнили пятерых ее сыновей.

Адашев входил в состав Ближней думы, был фактическим правителем страны. Лишить такого человека чина и вотчин царь мог только после боярского суда. По свидетельству Курбского, судьба бывшего фаворита обсуждалась Думой в присутствии высшего духовенства. Митрополит Макарий просил допустить в столицу обвиняемого, чтобы дать ему возможность оправдаться. Но Захарьины настояли на заочном разбирательстве. Обвинительный акт, составленный с участием Ивана IV, Дума утвердила немедля. Адашева взяли под стражу. В 1561 году он умер в темнице от нервной горячки. Точно так же заочно, без возможности оправдаться, церковный собор осудил Сильвестра на заточение в Соловки.

Как только покончили с лидерами Рады, начались массовые казни, отставки и опалы всех, кто был к ним близок. Сторонники Сильвестра, ближние и дальние родственники Адашева, многие князья и бояре, а также их семьи, включая детей-подростков, были либо физически истреблены, либо отправлены в заточение, несмотря на их заслуги в недалеком прошлом. Н.М. Карамзин писал об этом времени: «Москва цепенела в страхе. Кровь лилась в темницах, в монастырях стенали жертвы!»^{26} На каждого казненного или отправленного в тюрьму приходилось по десятку и более тех, кто попал в опалу: многие были отосланы в дальние города с понижением либо вовсе отставлены от службы. Так, к примеру, уехал с посольством в Данию «канцлер» Висковатый. Лишь нескольким бывшим «радовцам» удалось избежать преследований. От них потребовали заново присягнуть государю и его детям. Эти могли считать себя счастливчиками.