Огненная арена

Вечер у Асриянцев прошел довольно оживленно. Говорили о Людвиге, о Ксане, об оставшихся в заточении товарищах. Все утешали Ксению, чтобы не отчаивалась: еще не все потеряно. Есть друзья, есть хорошие врачи в Асхабаде, которые спасут Людвига.

Уходил Нестеров с легким сердцем, Аризель вышла проводить его. Договорились в субботу пойти в клуб музыкально-драматического общества. На прощание Нестеров поцеловал ее и, когда отошел, его окликнул Арам:

— Ваня, погоди… Я не хотел омрачать ни тебя, ни других. Но сказать я тебе обязан. Арестованы наши гнчакисты Аванес и Гамаяк Мякиевы… И опять предал студент… Какой-то Ветлицкий.

— Черт побери, да что же это такое! — возмутился Нестеров. — Ветлицкий, говоришь? — переспросил он. — Ну, что ж, ладно, Арам, я пойду…

Злость, невыразимая жажда мести захватили его. Он шел и не замечал ничего вокруг. Руки его то опускались в карманы пиджака, то взлетали к лицу. Он делал непроизвольные движения, и только мозг чеканил убийственно четко: «Месть… Только месть, иначе мы все погибнем, не поднявшись до настоящей борьбы!»

Нестеров вышел на Базарную. Некоторое время прохаживался у остановки, дожидаясь дилижанса. Наконец, коляска, запряженная шестеркой лошадей, подкатила. Он сел и вскоре был у вокзала, а через полчаса на квартире Вахнина.

— Здравствуй, Вячеслав.

— Добрый вечер. Что случилось?

— Бери карандаш и бумагу, продиктую.

Вахнин вырвал из тетради лист:

— Говори, только спокойнее. Впервые тебя таким вижу.

— Пиши, Слава.

Граждане! Вновь арестованы в Асхабаде два человека за распространение нелегальной литературы.

Вахнин начал писать, а Нестеров, думая над следующей фразой, заходил по комнате.

— Говори, что дальше, — попросил Вахнин. — Кого арестовали?

— Гнчакистов арестовали, — быстро отозвался Иван Николаевич и начал диктовать дальше — Эти аресты ни на минуту не смогут ослабить нашу деятельность в Асхабаде: наш комитет и типография вполне неприкосновенны!

— Опять ты.

— Пиши дальше. Полицейским ищейкам, к величайшей их досаде, не удастся напасть на след.

— Ну и сказанул! — засмеялся Вахнин. — Да у меня вся типография в двух ящиках помещается!

— Пусть думают, что у нас станки… Пусть ищут станки! Пиши дальше. Ни гнусным доносам, ни ночным вторжениям в чужие дома, ни арестам, ни тюрьмам не прервать наше дело. Социал-демократия опирается на рабочую массу, на место павших борцов встают новые.

— Опять по доносу арестованы? — прервал Вахнин.

— Пиши… Арест был вызван гнусным доносом ученика местной мужской гимназии Ветлицкого.

— Сыночек банковского чиновника, — вставил Вахнин.

— Ты знаешь его?

— Увижу — узнаю…

— Вот и прекрасно. Пиши… Счастливый юноша! Не мудрствуя лукаво, во столь юных летах он понял всю проблему нашей современной жизни, он понял, что для карьеры, для получения чинов ли орденов в будущем нужны не образованность и честность, а продажность и шпионство.

— Слушай, Иван, да ведь попечители гимназии образовали целую шпионскую сеть! Ты же знаешь. Бело-усова надо бы…

— Этого уберёшь, на его место такой же сядет, если не хуже. А гимназистов, надевших предательские мундиры, мы проучим… Проучим так, чтобы страх каждого по пятам преследовал!

Окончив писать, Вахнин поднялся из-за стола:

— Сегодня набрать?

— В крайнем случае, завтра. Надо поскорее отрезвить помутившееся сознание некоторым господам. Зайдешь к Васе Шелапутову, скажешь, чтобы приготовился К делу. Думаю, без него не обойтись…

Не откладывая, Нестеров заглянул в цирк к Романчи и Ратху.

— Здравствуйте, друзья. Как поживаете?

— Порядок, — отвечал Романчи. — Готовимся к закрытию сезона. Еще два-три представления, и — ауффидерзейн, до самой осени.

— Два-три представления, говоришь? — задумался Нестеров и посмотрел на Ратха. — У тебя карета на ходу? Сможешь меня вечерком покатать?

Ратх обрадованно кивнул. Мысль о том, что Нестеров во всем доверяет ему, приятно согрела его юношеское сердце.

— Сегодня? — уточнил Ратх.

— Завтра… Твой старший брат уже вернулся из поездки?

— Нет еще… Скоро приедет.

— А среднему не потребуется ландо?

— Ай, зачем ему? У него совсем другие мысли!

— Тогда, значит, завтра я буду здесь, — сказал Нестеров и распрощался.

На другой вечер, когда Ратх откатался на арене и вышел на улицу, то увидел возле своего ландо здоровенного полицейского и двух армян. Нестеров еще в антракте предупредил Ратха, что на дело поедут трое — один среди них в полицейской робе, так что пусть это парня не смущает. Сейчас Ратх лишь подал знак, чтобы садились, а сам залез на козлы и тронул лошадей. По наказу Нестерова, Ратх должен был остановить ландо на Козелковской, возле двора клуба велосипедистов. Так он и сделал. И как только лошади остановились, «полицейский» — это был Шелапутов, вылез из ландо и скрылся в темноте, где стояли дома банковских чиновников. Его не было долго, и Ратх забоялся, как бы кто-нибудь не узнал коляску арчина. Но беспокоился напрасно: на этой глухой улице, ночью, хозеява даже в собственные дворы боялись выходить. «Полицейский» вернулся с каким-то гимназистом (это был Ветлиц-кий), открыл дверцу, толкнул парня в ландо, и сел сам.