Огненная арена

— А почему так опасен для России Витте, ваше благородие? — И вновь наклонился к нему. — Ах, вот почему! — воскликнул обрадованно. — Граждане! — объявил Романчи. — Медведь говорит, что опасность заключается в том, что новый министр России, Сергей Юльевич Витте, для объявления царского манифеста вынужден был занять у заграничных банкиров 500 миллионов рублей, а расплачиваться будут рабочие!

Цирк уже не смеялся, а тяжко вздохнул и зароптал.

— Спасибо, Михаил Иванович, — поклонился медведю Романчи. — Вы дали исчерпывающий ответ. Теперь, с вашего соизволения, я объявлю следующий номер программы. Выступают акробаты-эксцентрики Васильевы! Прошу! — Романчи приподнял руку. Оркестр на балконе заиграл марш и на арену выбежали акробаты в красных трико.

Воздушные гимнасты тоже были в красном. И в самом конце своей программы, прежде чем спрыгнуть вниз' на тугую широкую сетку, выкинули из-под самого купола лозунг: «Да здравствует Учредительное собрание!» Последними выступали братья Каюмовы, Зрелище было захватывающим. Шталмейстер Никифор, в красной рубахе, щелкнул шамберьером и на середину выехали десять всадников в таких же красных рубашках и белых тельпеках. Проскакав несколько кругов по арене, они удалились в тёмный провал циркового коридора, и тотчас на арене вновь появились Ратх и Аман. Началась лихая джигитовка, с паданием под брюхо скакунов, с сальто во время скачки: всё как обычно. И мало кто из зрителей обращал внимание на шесты, расставленные по кругу арены. Но это был «гвоздь» программы. И вот наконец Аман, выехав на середину арены, выхватил из хурджуна красный свёрток Ратх, скача на коне по кругу, поймал свёрток, и перед зрителями предстало широкое красное полотнище с надписью: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! И вооружайтесь!» Когда зрители цирка хорошо рассмотрели надпись, Аман удалился с арены, увозя полотнище. А Ратх, перегнувшись через круп лошади, достал с земли предмет в виде короткой булавы и, как только выравнялся в седле и протянул руку, Романчи поднёс к булаве горящую палку, и она в руке Ратха превратилась в пылающий факел. Их было десять, и все они вспыхнули ярким пламенем. Треск огня и копоть усиливали эффект. А Ратх поставил коня на дыбы и прокричал лихо:

— Да здравствует революция! Да здравствует социализм!

Мощная овация долго не смолкала в цирке. Потом публика начала покидать свои места и потянулась к выходам, но огонь продолжал гореть. Униформисты не спешили гасить факелы. Романчи стоял, словно нахохлившийся беркут, у выхода на арену и властно подсказывал:

— Не спешите. Пусть горят факелы свободы. Пусть все поймут, что их не потушить никаким манифестам,

* * *

Ратх, поставив скакуна в конюшню, снял с лица грим, умылся, переоделся и направился к фасаду цирка. Сердце его билось куда сильнее, чем несколько минут назад. Сейчас всё его сознание было подчинено одной мысли: ждёт его Тамара или уже ушла? Забыла она его за два месяца тюрьмы, или помнила, и так же, как и он, ждала этой встречи? Ратх не терял надежды, что Тамара вместе с Ксенией ждут его возле входа в цирк. Но он ошибся. Они встретили его у самых ворот, едва он вышел со двора на Ставропольскую. Столкнувшись с ними, Ратх настолько растерялся, что остановился, как вкопанный, и проговорил что-то нечленораздельное. Тамаре было достаточно и этого, чтобы огорчиться.

— Ну что, Ратх, некрасивая я стала?

— Томочка, да ты что! — воскликнул он, хватая её за руки. — Да я всё время… Да я…

— Беда с вами, — усмехнулась Ксения Петровна,

Ратх как-то неловко приблизился к Тамаре и она сама расцеловала его в щёки, а затем неумело чмокнула в губы. Оба замолчали сразу. Ратха захватила радость, а Тамаре захотелось выплеснуть всю скопившуюся боль.

— Сидела в одиночке больше двух месяцев, — заговорила она, — и хоть бы одна живая душа напомнила о себе! Ратх, неужели и ты не мог как-нибудь добиться свидания? У тебя же старший брат в канцелярии Уссаковского служит!

— Боже, да он же с самого лета не живёт дома, — упрекнула её Ксения Петровна. — Я думала, ты знаешь, что Ратх ушел от отца. Он же у Нестерова квартирует!

— Понятия не имею, — удивилась Тамара. — А почему?

— Ай, всё из-за того, что я с вами, — отозвался Ратх. — Отец теперь меня босяком называет, революционером.

— Революционер, — скептически усмехнулась Тамара. — Если ты и твой Романчи считаете своё цирковое фиглярство революцией, то вы жестоко ошибаетесь. Вы играете в революцию, как дети. А настоящая революция стонет под пытками тюремных палачей и плачет слезами каторжников!

Ратх удрученно примолк. И Ксения Петровна, подождав, пока Тамара выговорится, вновь сказала с упрёком: