— Я умею стрелять, как всякий охотник. Я могу носить мужской костюм. Я с шести лет хожу на лыжах, бегаю на коньках, у меня есть тренинг. Я с двенадцати лет вожу машину и могу разобрать и собрать мотор, как настоящий механик. Ваш тяжелый танк я тоже могу водить, а стреляет из пушки отдельный человек-стрелок, но я могу научиться стрелять из нее в течение часа. И, наконец, я знаю немецкий язык со всеми диалектами и могу быть переводчицей, ведь вы же собираетесь побеждать, значит, у вас будут пленные и вам надо будет опрашивать их? И еще: я сейчас же буду звонить генералу Коробову, полковнику Корчмареву, заместителю народного комиссара и пожалуюсь на вашу жестокость, на ваше безразличие к моей судьбе и скажу им, что я была офицером связи в нашем Сопротивлении! И последнее — я прошусь не на отдых, а на войну…
Они улыбались, слушая ее, но она видела, что за этими толстыми, истинно мужскими черепными коробками идет внутренняя работа. Нет, она не хотела обижать этих мужчин, она просто давно уже поняла, что мужчины с их буйволовыми мозгами не сразу улавливают главную идею, им всегда приходится немного подумать, чтобы понять самое простое предложение. Другое дело — дело: тут они на высоте. Они реагируют мгновенно и сразу сбивают с ног противника. Но чувства, чувства очень часто оказываются выше их разумения, и, пока до них дойдет смысл, самая глупая женщина успеет и посмеяться и поплакать… Но Вите не хотелось плакать из-за извечной мужской тупости. Она просто подошла к телефону и набрала номер.
— А ведь она права, Михаил Андрианович! — просительно сказал муж и опустил руку на рычаг телефона.
— Но мы же ничего не успеем сделать! — уже сдаваясь, ответил полковник.
— А ничего и не надо делать, — удивительно терпеливо объяснял Толубеев. — Она пишет заявление о том, что просит принять ее добровольцем в танковую бригаду, которой командует ее муж, перечисляет те самые достоинства, которыми щеголяла перед вами только что, а там уж ваше дело — оформите ли вы ее переводчиком или просто шофером. В одном случае она будет при штабе, в другом — станет водить мою машину.
— И не забудьте, товарищ Кристианс, — запальчиво добавила она, — я ведь вступила в эту войну еще в тысяча девятьсот сороковом году, в первых отрядах Сопротивления, и всегда воевала на вашей стороне!
— Да, это самый лучший ваш аргумент, — задумчиво сказал Кристианс. Помолчал немного, добавил — Хорошо, пишите ваше заявление и укажите, что вы участвовали в норвежском Сопротивлении с сорокового года и были офицером связи. В конце концов, если бы мы могли, мы наградили бы всех ваших бойцов, потому что все вы рисковали жизнью, как рискует каждый советский солдат!
Она написала требуемую бумагу четким деловым почерком по-русски. Кристианс бегло прочитал ее, уложил в планшет и ушел.
«В течение 27 июня на фронте существенных изменений не произошло.
…За истекшую неделю, с 20 по 20 июня включительно, в воздушных боях, огнем зенитной артиллерии и войск уничтожено 211 немецких самолетов. Кроме того, большое количество вражеских самолетов уничтожено и повреждено в результате налетов советской авиации на аэродромы противника. Наши потери за это же время 74 самолета».
Муж должен был вылететь на фронт двадцать восьмого. Она готовила его в дорогу, вдруг всхлипывая над каким-нибудь носовым платком, который подрубала, сидя с сестрой Лидией и безмерно удивляя ее этим внезапным плачем.
— Вот уж не знала, что женщины во всем свете одинаковы! — осуждающе говорила сестра Лидия.
— Да, а эти семьдесят четыре самолета, которые сбили немцы? — возражала Вита.
— Но ведь Владимир Александрович не на бомбежку летит… — отвечала Лидия, но Вита видела, что и у нее тоже навертывались слезы. — Ах, все это оттого, что женщинам слишком часто приходится отправлять мужей на войну… — но тут же встряхивала стриженой головой, восклицала — Ничего, на этот раз от вас он не убежит… Мне в штабе говорили, что… — и вдруг умолкала. Видно, штабные новости для Виты не предназначались.
Часов в шесть вечера, когда они уже собрали все для Толубеева, появился и он сам в сопровождении неотлучного Кристианса. Кристианс нес какой-то большой пакет, Толубеев — маленький. Толубеев от порога воскликнул:
— Встать!
Сестра Лидия мгновенно выпрямилась, как солдат. Вита смотрела на мужа удивленно — неужели пьян? Но в голосе был торжественный гул, глаза смотрели строго, и она, медленно поднялась, глядя на него уже растерянно. А он повернулся к Кристиансу и все так же гулко произнес:
— Товарищ полковник, бойцы вверенного мне соединения построены!