Огненная лилия

Ее безумие явно было выдумкой Монта, как и ее жуткие припадки ярости, о которых он был наслышан. Молодая женщина выглядела спокойной и уравновешенной. Но нельзя было не поверить в ее связь с гуронским вождем, засвидетельствованную столькими очевидцами. Лейтенант не знал, что и думать. Кто-то лгал — или эта миловидная светлоглазая женщина с шикарной рыжей шевелюрой, на чьих губах играла чуть заметная кокетливая улыбка, или ее муж, хитрый тип с бегающим взглядом. Будь на то его воля, он поверил бы Онор. Но она молчала, ни словом не выдавая свои чувства.

— Гм, — наконец выдавил он из себя, — гм… — Лейтенант? — она склонила голову, словно не расслышав как следует его слова. Ему захотелось провалиться сквозь землю от смущения. Сам он был неженат, а уединенность жизни в форте в военное время исключала возможность скоротечных романов. Он почти позабыл, как выглядит женщина, а они оставили его наедине с той, кто казалась ему воплощением женственности. С той, кто ненавидела своего мужа всеми фибрами души.

— Гм… Вам не холодно, мадам? Я бы велел разжечь камин посильнее, если что.

Сердце Онор подпрыгнуло от радости. Кажется, теперь она знала, что делать. Этот глуповатый, но безвредный лейтенант поддавался на ее игру. Но помочь ей он еще не готов.

— Благодарю вас, лейтенант. Я не против, если здесь затопят получше. У меня в комнате так холодно. Я замерзла, — она протянула к огню тонкие ладони, пытаясь согреть их.

— О! Я сам, сам растоплю, — он поспешно наклонился и стал подбрасывать дрова в камин. Ему вдруг расхотелось, чтобы кто-то посторонний нарушал их тет-а-тет. — Так у вас холодно, мадам? Вам следовало пожаловаться раньше.

Не думаю, что полковник был бы против отвести вам другие апартаменты.

— Полковник? Нет. Но Монт — да, против, — она беспомощно развела руками, призывая его в свидетели, что к ней несправедливы и жестоки.

Однако она не спешила. Слишком яростные обвинения не пойдут на пользу.

Онор печально вздохнула и умолкла. Дю Гарро помедлил в надежде, что она сама заговорит о муже, но она молчала, поглаживая пальцем узор на покрывале кресла.

— Но теперь, ваш муж, он уехал. И его не будет не меньше двух недель.

— Две недели покоя! — она горько улыбнулась. — А потом все сначала. И за что я стала жертвой подобной ненависти?!

Ему нечего было ответить, и офицер вновь рассеянно уставился на карту.

Одним глазом он продолжал следить за Онор-Мари, но с ее лица не сходило выражение глубокой скорби, отчасти искреннее, отчасти наигранное.

— Не считаю себя вправе упрекать вас, мадам, но ваши отношения с противником не могли не вызвать справедливого гнева и возмущения, а степень вашей близости с краснокожим вождем, боюсь, шокировала многих, не только несчастного шевалье де ла Монта, — он чувствовал, что облекает свою речь в какие-то глупые, напыщенные слова, не те, что приходили ему на ум.

— Вы верите этому, лейтенант? — напрямик спросила Онор-Мари. Он колебался.

— Мне странно и трудно верить в подобное, но, к сожалению, это не только слова месье де ла Монта. Это утверждают уважаемые, не склонные к клевете люди.

— Да, люди, — люди, которым свойственно ошибаться.

— Вы считаете, они ошиблись? — поспешно спросил Дю Гарро, радуясь, что Онор наконец затронула интересующий его предмет. Она пожала плечами.

— Я не стану лгать вам, лейтенант. Вы и сами могли заметить, что никакая душевная близость не связывает меня с моим мужем. Это не редкость в наши дни. Мне нечего стыдиться — он не любит меня, а я его. Он надумал избавиться от меня, и ради этого выдумал всю эту историю.

— А гуронский вождь? — недоверчиво спросил Дю Гарро.

— А что — гуронский вождь? — ее рот напряженно скривился. — Я считала и буду считать его своим другом. Можете думать об этом, что угодно. Но он не единожды выручал меня. Однажды я уже попала в плен к индейцам, и как раз тогда, когда еще и речи не шло о перемирии. Никто не желал вступиться за меня, и только Волк, только он помог мне тогда. Он отвел меня на побережье и позволил вернуться домой. Он ничего не просил взамен, просто отпустил. Судьба столкнула нас вновь, неужели я могла забыть, с какой добротой от отнесся ко мне тогда? И после этого быть обвиненной в «преступной связи с врагом»? Невыносимо…

Она трагическим жестом закрыла лицо руками.

— Говорили, вас связывала не одна лишь дружба… — его голос внезапно охрип. Онор гневно махнула рукой.

— Чистейшая, совершенно невинная дружба! Даже не дружба, скорее чувство благодарности. Вы понимаете меня?

Все теперь представилось ему в совершенно ином свете, и все слышанное раньше показалось ему лживыми измышлениями. Действительно, нелепость. С чего бы эта воспитанная, вполне светская молодая женщина, не какая-нибудь глупенькая провинциалочка, и вдруг стала возлюбленной дикаря? Выдумают же такое!

— Ваша признательность, конечно, понятна и похвальна, мадам, однако времена нынче такие, что вы навлекаете на себя всякие подозрения, которые вам ни к чему, — Онор поняла, что ее объяснения приняты и тихо возликовала своей удаче. — Не лучше ли вам подумать теперь и о своей безопасности?