Огненная лилия

Все стало ясно. Никто не придет. Все было подстроено. Подстроено только ради того, что бы индейцы вернулись в свои леса без нее. Она видела, как солнце потихоньку ползет по небосводу все выше и выше, скоро оно уже стояло прямо над горизонтом. Она перебралась к окну. Кому пришло в голову защитить окно обыкновенной гостиницы железной решеткой? Зачем? Ни один вор не влез бы на такую высоту по гладкой стене. Онор не знала, сколько она простояла в одной позе, привалившись к холодным железным прутьям. Но когда солнце уже вновь едва виднелось, и красноватый закат окутал дымкой серую улицу, она услышала слабый скрежет поворачиваемого в замке ключа. Она метнулась к двери, распахнула ее, но уже никого не застала. Она вышла на улицу и остановилась в бессильной и горькой ярости, не зная куда податься.

Она понимала, что индейцы давно покинули город. Особенно учитывая слухи, которые обвиняли ее в заигрывании с Фурье. Хозяин гостиницы, пряча глаза, подвел к ней лошадь и, негромко кашлянув, чтобы привлечь ее внимание, проговорил:

— Мне велено передать вам, мадам… эту лошадь. Это для вас. И… гм…

— И что? — поощрила она его.

— И вы успеете на «Мирабелу» до ее отплытия. Вот.

Он передал ей поводья и, неловко спотыкаясь, убрался подальше с ее глаз. Онор вскочила на лошадь. Она успеет на «Мирабелу»? Возможно. Она тронула лошадь, негромко причмокнув. И путь ее лежал не в порт. Она выехала на дорогу, которая вела совсем в другую, противоположную, сторону.

Верхом она легко нагонит индейцев. А если и не нагонит, — она разыскала их поселок однажды, сделает это и снова. И никто не заставит ее отступить.

Онор была неплохой наездницей, но эта поездка вымотала ее до изнеможения. Она часто останавливалась и отдыхала, привалившись к горячей шее кобылы, но не могла побороть охватившую ее слабость. В глазах поминутно темнело, она сжимала руками виски, пытаясь взять себя в руки, но тьма возвращалась, вновь маня ее за собой. Она перешла с рыси на шаг, но все равно, ее организм отказывался повиноваться. Шум сосен отдалялся, словно кто-то невидимый затыкал ей уши. И тьма, пугающая тьма подстерегала ее, не давая расслабиться. И чем дальше, тем хуже. Она изо всех сил цеплялась за поводья, но все впереди плыло и покачивалось. Очередной приступ слабости сломил ее. Онор последним усилием заставила себя выскользнуть из седла, иначе она бы рухнула на землю. Там сознание покинуло ее.

Она очнулась в чистой светлой комнатке, узенькой, как келья. Около нее сидела пожилая монахиня и читала Библию.

— Она приходит в себя, — заявила монахиня кому-то, и в поле зрения Онор появилась молодая монахиня с живыми черными глазами-бусинками.

— Я в монастыре? — спросила Онор.

— Ты в монастыре кармелиток, дочь моя. Отдыхай. Тебя нашли на дороге сестры — просительницы подаяния, когда возвращались в монастырь. Как же можно так неосторожно, дочь моя? Одна, в таких глухих местах, в твоем положении. Нехорошо, — она осуждающе покачала головой.

— Как вас зовут? — поинтересовалась Онор.

— Я сестра Тереза, — а молодая монахиня добавила:

— А я сестра Маргарита.

Онор с благодарностью улыбнулась им.

— Вы спасли меня, сестры. Не знаю, что на меня нашло. Никогда еще мне не было так дурно. Должно быть, устала. Меня зовут Онор, Онор де Валентайн.

Они снисходительно и чуть насмешливо улыбались. Их одинаковые отрешенные улыбки смутили Онор.

— Что-нибудь не так?

— Милая, — сестра Тереза ласково погрозила ей пальцем, — женщине положено самой догадываться о таких вещах. Мы позвали к вам доктора, и он ушел лишь полчаса назад. Он сказал, что вы ждете ребенка.

Совершенно оглушенная, Онор открыла рот и тут же закрыла его. Она еще не поняла, хорошую новость услышала или нет. Она и обрадовалась, и испугалась — все сразу.

— А доктор не сказал, когда… Как скоро родится мой ребенок?

Монахини переглянулись.

— Доктор сказал, срок два с половиной — три месяца. Мы подумали, вы замужем, — осторожно добавила одна, заглядывая Онор в лицо.

— Так и есть, — ответила она, и они облегченно вздохнули.

Она рассеяно глядела в окно. Два с половиной — три месяца… Похоже, ей не о чем беспокоиться. Как раз примерно то время, когда она разыскала Волка, и они не вылазили из его тесного вигвама. Не удивительно… Она встряхнулась, сбрасывая оцепенение. Ни о каком Монте она себе даже думать не позволит. Не позволит и все.

— Спасибо, сестры. Вы спасли меня и подарили мне чудесную новость, — она приподнялась на своем ложе и по очереди обняла монахинь. — Спасибо.

Монахини вышли, и она проворно вскочила на ноги. В келье не было даже маленького зеркальца, и она принялась оглядывать свое тело, вытягивая шею, ища признаков перемен. Она не обнаружила ничего особенного. Срок был слишком мал, чтобы ее положение стало заметно. Она озябла и снова юркнула под одеяло. Теперь ей не было так одиноко. Она не была больше одна.

Она провела три дня в монастыре, чтобы как следует отдохнуть. Она не могла себе позволить потерять крошечное зерно новой жизни, которое она носила в себе.