Огненная мансуба

Королевский гроб украшали нарисованные символы четырёх стихий: рыба, символизирующая воду, жар-птица – огонь, сокол – воздух и медведь – землю. Всё вместе сплеталось в одну причудливую картину, и Эсфи обвела её пальцем.

– Мама, – прошептала она, чувствуя, как слёзы стекают по щекам. Во время путешествий в Ничейных Землях и Гафарса Эсфи как можно реже старалась вспоминать о своём горе. Иначе она бы плакала без остановки, не находя в себе сил идти вместе с Мэриэн. Но теперь…

– Я хочу, чтобы ты мне подсказывала, – глотая слёзы, тихо говорила Эсфи. – Одна… я не могу. Мэриэн помогает, но… Ты же меня слышишь?

Её опьянение ролью королевы сменилось растерянностью и желанием убежать. Как тогда, в гафарсийском дворце, когда король Аранжи принимал её в тронной зале. Да, взрослая Эсфи почти задавила маленькую. Но когда речь заходила о таких решениях, как казнь или пожизненное заключение в тюрьме, Эсфи снова возвращалась к мысли, что лучше бы она бежала, чем выносить приговоры.

– А ещё лучше, если бы Мэриэн правила вместо меня, – Эсфи закрыла глаза и попробовала представить Мэриэн на троне. Та была бы сурова, но справедлива… Эсфи тут же встрепенулась – как бы тяжело ей не пришлось, на троне должна сидеть истинная наследница. А значит, нет у неё права жаловаться. И Эсфи вытерла щёки обеими ладонями.

– Мама, подскажи, что мне делать с предателями. Лишить их всего и бросить в подземелье? Или казнить? Я и так тяну… не знаю, как лучше.

Тишина. Конечно, Эсфи не ждала серебристого звона и ощущения уверенности, что нужно поступить так-то и так-то. Но если души и вправду слышат, то мама даст знак. Не сейчас, так потом.

– И как мне найти того предателя, который отправлял послания хану?

Здесь всё было гораздо сложнее, и Эсфи сомневалась, что получит подсказку. Не поручить ли это дело Мэриэн? У той, правда, свои заботы – её земли, земли Тарджиньи. Но Эсфи думала, что с её стороны будет неразумно довериться кому-то другому, кроме Мэриэн.

Кагард? Ди Гунья? Эсфи покачала головой, словно говорила с кем-то невидимым. К счастью, её свита держалась поодаль и не мешала, только доносились шепотки.

– Да… именно Мэриэн и поручу. Ты бы одобрила, мама.

Было и то, с чем Мэриэн не справится – дела, касающиеся дэйя. Теперь у них был свой совет отдельно от королевского, и там состояли не только особы благородного происхождения. Эсфи хотелось слышать всех.

Она ещё о многом поговорила с матерью, и здесь было так тихо и хорошо, что Эсфи ушла умиротворённой. Может, впредь стоило почаще приходить не только в склеп, но и в сам храм Четырёх Богов?

Заседание королевского совета было после обеда, и у Эсфи оставалось время, чтобы посидеть в своей спальне и поразмыслить над решением. Эсфи пришла на ум молитва, которой её научил Верховный жрец: «Помоги, да ум проясни, земля, моя стихия, дающая мне силу, питающая меня». Божество земли было темно лицом, а в жилистых руках держало чёрный жезл. У божества воды – голубой жезл, у божества огня – красный, у божества воздуха – прозрачный…

– Помоги, да ум проясни, – прошептала Эсфи, забравшись с ногами в постель. Мама не пришла во сне – быть может, читать молитвы? И помогут ли они, когда применяешь волшебство?

Эсфи вспомнила о том, как чуть не уверовала в Кальфандру. Интересно, что бы сказал Верховный жрец, услышав о таком?

Всё Амарель виноват.

Эсфи подтянула к себе подушку, из—под неё вылез твёрдый зелёный камушек, который Эсфи туда прятала. Бывший амулет волшебника… Да, теперь он поменял цвет и обрёл совсем другие свойства, поэтому Эсфи больше не носила его на шее. Она так и не рассказала правду Мэриэн и Тарджинье, а надо бы… давно пора. Тем более, что они недоумевали, по какой причине Эсфи перестала носить амулет. Она объяснила, что он принёс несчастье, и она начала испытывать к нему неприязнь, но Тарджинья, скорее всего, почувствовала неискренность в этих словах.

Эсфи показалось, что камушек слабо засветился, и она схватила его, сжала в руке. Нет. Он оставался таким же тусклым и светился только раз… несколько месяцев тому назад.

В памяти Эсфи встали, как наяву, острые скалы, речной поток, не скованный льдом, и распростёртое на камнях, израненное драконье тело…

…В сумерках Эсфи подбиралась всё ближе, чувствуя, как сердце колотится в груди. Тёмная кровь стекала с груди и крыльев дракона в воду. Он стонал от боли.

– Сверн! – позвала Эсфи. Она пришла одна, чтобы узнать, вправду ли дракон умер, и хотелось бы думать, что следом за ней не прибежит пылающая гневом Мэриэн. Да, Эсфи поступила безрассудно; она приказала Юэну и Арне – женщине-дэйя, умевшей пускать из рук искры, чтобы всем говорили: королева спит вон в той палатке и запретила туда заходить. А в это время Эсфи украдкой выбралась из лагеря и вернулась к реке, где днём сражались дракон и джинния. Используя волшебство, спускаться было совсем не страшно…

Сверн с трудом повернул голову, увенчанную гребнем. Эсфи дрожала от вечернего холода и страха, к которому примешивалось немного сострадания.

– Принцесса… – Из пасти у Сверна полилась струйка крови. – Он… жив?