Огненная река

Во мне вскипело давно забытое вожделение. Оно нахлынуло так внезапно и ярко, что я некоторое время стоял, задыхаясь, боясь упустить его и не зная, что предпринять. Свет лампы был слишком ярок. Откуда-то доносились звуки, похожие на свист, как будто плакали морские чайки, или где-то далеко кричали ночные птицы.

— Что это за звуки? — спросила жена.

— Это слепые массажисты играют на свирели.

Звуки повторялись, то внезапно возникая, то пропадая, протяжные, будто кто-то с сожалением вздыхает о чём-то.

— Выключай.

— Ты, что, уже собираешься спать?

Жена щёлкнула выключателем, расположенном удобно под рукой над изголовьем. Непривычные пружины провалились под нами, и мы с женой опустились на кровать с ощущением, будто погружаемся в болото. В темноте шум в соседней комнате слышался так отчётливо, что его, казалось, можно было схватить рукой. Нестройные голоса мужчины и женщины, поющие популярную песню, шум от игры в карты-хватху, хлопанье в ладоши, чьи-то крики, зовущие коридорного и ещё что-то. Из сломанного проигрывателя из-за тупой иглы, скрежещущего, как ржавая бритва, шёл пронзительный металлический треск.

…На том зелёном лугу
Построим домик, как картинка.
С моим любимым
Хочу прожить сто лет…

— Не стоит обращать на это внимание.

Жена с силой надавила ладонью мне на спину и сказала:

— Пусть шумят сколько угодно.

Мы погасили свет, но в комнате было светло от фонарей и лучей поискового прожектора, проходящего по комнате каждые три-четыре секунды. Я нервничал из-за неудачи, поэтому обращался с женой нетерпеливо и грубо. Жена тоже была недовольна. Она лежала, отвернувшись от меня, и я не слышал даже её дыхания.

Я вспомнил, как она торопливо бросила в окно на перрон синий носовой платок, когда наш поезд отправлялся. Я не понимал, зачем она это сделала, и она, смущаясь, будто я обнаружил что-то неприличное в ее поступке, ответила: «Говорят, если бросить синий носовой платок, это принесёт удачу. Это европейский обычай». Я горько улыбнулся, вспомнив, что мы с женой обменивались точно такими же вопросом и ответом, когда отправлялись в свадебное путешествие пять лет тому назад. О какой удаче мечтает жена?

Я перелез через неё и встал с кровати, чтобы найти сигареты. Глаза так привыкли к темноте, что можно было не зажигать свет. Окно стало молочно-белым. Я нашёл сигареты и пепельницу, сел на кровать, но как только зажёг спичку, у меня пропало желание курить.

Спичка быстро догорала. Это было красивое пламя светлого ярко-красного цвета. Я положил в пепельницу столбик тонкого белого пепла лишь после того, как мне обожгло пальцы. Потом я зажигал и зажигал спички, но не мог успокоиться. Суетливое шлёпанье резиновых тапок в коридоре слышались до головокружения отчётливо. Из соседней комнаты раздавался чей-то крик, просили принести сочжу. Будто желая успокоить меня, не находящего себе места, жена, лёжа неподвижно, сказала:

— Может, закажем сочжу?

— Не надо.

— Везде всё одинаково.

В голосе жены слышалось разочарование, которое нельзя было скрыть, хотя она очень старалась. Мы с ней усердно, как муравьи, трудились прошедшие пять лет.

«Знаешь, мой муж совсем не разбирается в жизни, он даже думал, что мы сможем устроить свадьбу, купить кольца и снять жильё, если у нас будет сто тысяч вон[5]», — я иногда слышал, как жена шепталась со своими подружками и хихикала. Я на ней женился не потому, что любил её, а потому что она забеременела. Но она избавилась от ребёнка, которого зачала ещё до замужества. Она говорила, что мы не можем иметь детей, пока снимаем жильё. Она мечтала: «Давай купим маленький домик; на маленьком дворе размером с ладонь повесим бельевую верёвку, а на ней разноцветную одежду; если ребёнок заплачет, то оставим его, пока он сам не успокоится, чтобы он вдоволь накричался; во дворе привяжем качели и, когда малыш подрастёт, купим ему трехколёсный велосипед; давай покончим с тем, что даже ночью или на рассвете нам приходится натягивать штаны, чтобы выйти в туалет». Я не смеялся над мелкобуржуазными мечтами жены. После третьих преждевременных родов она начала полнеть, что было очень заметно.

Постепенно она менялась. Она менялась, как наши дыхания, образующие слой пыли при соединении, как падает песок в песочных часах, постепенно заполняя ёмкость, как стираются старые камни и превращаются в прах. Она менялась, как меняется шелковичный червь через первые сутки, вторые, третьи… Мы проводили время, почти не разговаривая. Теперь жена не говорит: «Мой муж ничего не знает, он думает, что мы можем купить и квартиру, и кольцо для меня, если у нас будет всего лишь сто тысяч вон». Мы больше не рассказываем чужим людям друг о друге с радостью и с гордостью.

Было слышно, как трещат цикады — «цирк-цирк». Стеклянная пепельница раскалилась.

— Боюсь, что пепельница вот-вот треснет.