Огненная река

Боль в голове пульсировала всё сильнее. Вид вокруг стал местами тёмным, как бывает перед дождём. Перед припадком у меня всегда такие симптомы. Я не знаю, какие меры надо предпринимать, и у меня нет лекарств для таких случаев. Только несколько таблеток снотворного, которые я припрятал. А домработница придёт только послезавтра.

Шатаясь, я спустился по лестнице. Вошёл в квартиру, намочил полотенце, положил его на лоб и лёг в тени. Видимо, кран закрыт неплотно, слышно, как капает вода — кап-кап.

Придёт Пуён или нет? Почему она не уточнила, когда придёт, а только неопределенно сказала «на следующей неделе»? Интересно, она носит бусы из крашеного стекляруса, которые я купил ей? Помнит ли она тонкий волос с кусочком перхоти, оставленный мной в книге, которую она читала?

Я барахтался, пытаясь вырваться из темноты, тянущей меня в смерть, стараясь сдержать крик, вырывающийся из всех рёберных щелей, собирая что есть мочи все силы, чтобы поймать единственный реальный звук — звук капающей воды. Я лежал с открытыми глазами и ловил знаки присутствия человека под деревянным полом комнаты, в кухне, в ванной. Но оттуда ничего не доносилось. Лёжа на полу, я смотрел вокруг и не видел никаких следов присутствия человека. Кап-кап-кап, с кухни слышно, как с определённым интервалом капает вода. Лишь тогда я вспомнил, что домработница приходила ко мне именно сегодня утром, и теперь придёт только послезавтра. Я приподнялся и сел на пол. Завтра её не будет. Может быть, не будет и послезавтра.

Я подошёл к окну и посмотрел на улицу. Солнце садилось, на глаза попались дети, катающиеся на велосипедах, молодые женщины, гуляющие с колясками. На оконной раме квартиры этажом ниже повис носок, который домработница уронила по невнимательности.

Я вынул из шкафа горсть леденцов, сунул их в карман, нашёл палку и спустился по лестнице. Лестница была крутой, тёмной и мрачной. Пуён говорила мне, что я могу купить квартиру на первом или втором этаже, если доплачу, но я упрямился и оставался на последнем этаже из-за того, что мог пользоваться крышей. Кроме того, отсюда ничто не может закрыть от меня Пуён, когда она приближается к моему дому. Но она сегодня не придёт.

Я вышел из микрорайона, где стояли многоэтажные дома, и осторожно, посмотрев налево и направо, перешёл дорогу.

Большинство детей, которые в это время играли на детской площадке, меня знали. Когда я приходил сюда, их глаза прежде всего устремлялись на мой полный карман.

Я кладу в протянутые мне детские ладошки по одному леденцу. Дети убирают свои руки лишь тогда, когда видят, что леденцы закончились. Когда я положил конфету в последнюю ладонь, кто-то робко протянул свою, оттеснив маленькие детские ручки. Но у меня больше не было ни одного леденца. Я нашёл глазами хозяина этой руки. Это был мальчик лет восьми, я видел его в первый раз. Он держал в одной руке персик, но всё равно тянулся за конфетой. Кожа вокруг рта была покрыта коростой.

— Извини, у меня больше нет леденцов.

Но мальчик всё не убирал руку.

«Ничего не поделаешь, у тебя же есть персик», — холодно сказал я и сел на скамейку.

Когда пустеет карман, дети больше не подходят. Наверное, потому что испытывают страх и отвращение к инвалиду.

Когда Пуён была маленькой, я думал, всё знаю про неё, как про себя. На самом деле я знал только, что у неё круглая попка.

Этот мальчик не подходил к другим детям, которые играли вместе, по-прежнему стоял поодаль и смотрел на меня. На его майке одно плечо было вытянуто, его хрупкие колени были в шрамах, и этим он не отличался от других детей. Но он, в отличие от остальных, стоял в стороне и, глядя на меня, с набитым ртом жевал персик. Яркая мякоть пузырилась, как кровь. Я больше не мог сидеть, отвернувшись, и делать вид, что он меня не интересует.

«Скажи мне, это кто?» — спросил я мальчика, который черпал песок и сыпал его в игрушечный самосвал.

— Не знаю, наверное, он недавно переехал сюда.

Мальчик искоса глянул в ту сторону, где стоял незнакомец, прежде чем ответить на мой вопрос. Тогда все дети, игравшие в песке, подняли головы и начали чирикать, как птенцы, выкладывая всё, что они о нём знают.

— Он живёт там, в районе Кинмаль.

Один ребёнок сделал вид, что дрожит от отвращения, будто трогает гадких насекомых. Район Кинмаль — это посёлок, который расселяют из-за строительства новых домов.

— Молчи, если точно не знаешь! Его мать продаёт суп с лапшой.

Другой ребёнок показал на столовую для рабочих на стройке.

— Знаете, у него есть собака. Говорят, что, хотя она бешеная, но на него не бросается. Она даже родила щенков.

Все дети вдруг замолчали. Теперь никто уже не играл в песок. Глаза детей загорелись удивлением, восхищением и любопытством, они заинтересовались стоящим в отдалении мальчиком и его бешеной собакой, полностью преданной ему, и начали перешёптываться между собой.

— А ты откуда это знаешь?

— Вчера он сам мне сказал. Он сказал, что если я никому не расскажу об этом, то он даже может показать мне щенков.

— Это враньё. Он это говорит, потому что хочет с нами играть.