Мачехи нигде не было видно. Лишь после того, как я прошла ещё два переулка, я нашла этот зал. Парень в форме, похожий на персонаж мультфильма, преградил мне дорогу и сказал, что я должна знать о том, что школьникам сюда нельзя. А я ответила, что мне срочно нужно кое-кого найти. Тогда мне действительно казалось, что мне срочно надо найти мачеху и обязательно что-то ей сказать. Парень смущённо пожал плечами и махнул рукой — ну, ладно! Его жест не вязался с ним так же, как и его униформа. В зале было темно. Кажется, было рановато, шумел вентилятор, и время от времени было слышно, как перешёптываются люди. Постепенно глаза привыкли к темноте, и я нашла мачеху.
Теперь она надела солнцезащитные очки. Огромный вентилятор не прекращал шуметь, и ветер от него шевелил её короткие волосы. Они встали дыбом, и мачеха в чёрных очках походила на клоуна. Постепенно собирался народ. Вентилятор гонял горячий воздух, и от этого становилось ещё жарче. Мужчины собирались отдельно от женщин. Оркестр начал играть. Люди лениво зашевелились, мужчины стали подходить к столикам, за которыми сидели женщины, и приглашать их, протягивая руки. В центре зала толстая певица что-то пела низким голосом. Я смотрела на мачеху. Та нервничала, как и другие женщины, оставшиеся сидеть за столиками. Повернув голову, она смотрела через плечо на танцующих и тяжело дышала. Большой живот был очень заметен. Мне стало её жаль. Она совсем не была похожа на ту женщину в красной пижаме, которая каждое утро по часу сидела в туалете, была бессердечна, и изо всех сил подчёркивала своё равнодушие ко мне. Певица держала микрофон и пела с рыданиями в голосе. Пары покачивались в танце. Свет менялся с красного на зелёный.
Я вспомнила, что когда-то давно, каждую ночь мне снились сны, в них я точила нож, чтобы убить мачеху и её детей, или поджигала дом. Я ненавидела понимающие подмигивания мачехи, которые всегда ввергали меня в страх и вызывали чувство вины; может, поэтому во сне накатывало желание убить её. Наконец песня закончилась, и певица отошла от микрофона. Танцевавшие мужчины и женщины, низко поклонились друг другу и разошлись по своим местам. Некоторые подошли к вентилятору и подставили под струи воздуха вспотевшие ладони.
Опять заиграла музыка. Я заволновалась — она может так и уйти, ни разу не потанцевав. Но мачеха шагнула в центр зала с мужчиной. Он положил свою руку на её спину, обнимая в танце. Ветром раздувало её жёсткую нейлоновую юбку. Оркестр играл «Голубой Дунай». Мачеха вскоре начала задыхаться. Неловко обнимающий её мужчина наверняка жалеет, что пригласил её, и думает: «Вот это я влип!» А может быть, он чувствует шевеление плода и испуганно ждёт, когда же закончится музыка, чтобы скорее избавиться от этой женщины в тёмных очках с большим животом.
Мне хотелось плакать. Каждый раз, когда мачеха кружилась, из-под подола поднимавшейся нейлоновой юбки выглядывали высокие, как сапоги, традиционные носки
Женщина, сидевшая в ярком свете, смотрела в окно. Она встретила меня молча. Меня удивило, что выражение её лица совершенно не изменилось, когда в столь позднее время она увидела в магазине девочку.
— Вы меня знаете? — спросила я громко. На губах женщины дрожала еле заметная улыбка. Но при этом выражение её лица было застывшим, и мне было трудно понять, знает она меня или нет. Я попросилась у неё переночевать здесь, потому что слишком поздно, чтобы одной возвращаться домой. Лишь тогда женщина нежно улыбнулась. Я успокоилась. Она спросила, не хочу ли я есть. Я отрицательно помотала головой. Мне хотелось быстрее лечь.
Женщина позвала работницу и сказала, чтобы та закрыла магазин, а сама двинулась внутрь, крутя колёса инвалидной коляски. В голову вдруг пришла мысль, что эта женщина так торжественно освещала опустевшую улицу витринами для того, чтобы встретить меня. Она протянула мне руку и сказала: «Помоги мне». Сначала я высадила её из коляски, а потом помогла устроиться в постели. Она предложила мне лечь рядом.
Ночью женщина вдруг повернулась ко мне и обвила руками мою шею. Мы обнимались, с силой прижимаясь друг к другу.
Наши губы почти одновременно сблизились. Это было ни холодное, ни жаркое, а просто тёплое прикосновение. Женщина тяжело дышала. Она бормотала, обнимая меня за шею: «Я даже ребёнка родила, я мечтала о том, что заработаю много денег и построю дом, где нет лестниц, и буду жить там; а я живу среди неподвижных предметов, вокруг меня нет ничего, что могло бы само двигаться». Женщина всё ближе и ближе льнула ко мне.
В темноте шуршало одеяло, и широко, как поток воды, лилось плотское возбуждение.