Огненная сага

Когда ее язык проник в его рот, Милан с удивлением почувствовал на губах вкус мяты. Страсть, с которой Фелиция ответила на его поцелуй, вовсе не соответствовала холодному, рассудительному фасаду, который она демонстрировала окружающим. Он растерянно закрыл глаза и почувствовал, как ее руки погладили внутреннюю поверхность его бедер. Его тело непроизвольно отреагировало на прикосновение…

Внезапно она отпрянула от него. В этот момент Милан услышал покашливание торговца, который свернул оба свитка пергамента и перевязал их красивой красной ленточкой.

– Желаю, чтобы пергаменты доставили вам много радости, – сказал он и, демонстративно поклонившись, вручил Милану свитки.

Милан поблагодарил его, затем Фелиция взяла его под руку и повела через аркаду к соседней улице.

– Ты влюбился в Нок? – тихо спросила она, как только они оставили Площадь Героев позади.

– Когда я засыпаю, то вижу ее в своих снах.

Он не хотел делать больно Фелиции, но и врать ей не собирался. В то же время он осознавал, что, в отличие от Фелиции, Нок оказывала ему благосклонность неспроста.

Рыжеволосая красавица пожала ему руку.

– Я предпочитаю занимать воображение мужчин наяву. – Она разжала свои пальцы. – И я положила глаз на тебя.

С этими словами она развернулась и стремительным шагом направилась вниз по Дороге скорби, по бокам которой стояли статуи святых.

Милан хотел было побежать за ней, но остановил себя. Ему всем сердцем хотелось последовать за ней, но он знал, что упадет в ее глазах, если так поступит. Да, возможно, он даже утратит все…

Все? Но что у него было? Один поцелуй, одно обещание… Он посмотрел ей вслед. Своей пылкостью Фелиция разожгла его воображение. Если бы она обернулась, чтобы еще раз посмотреть на него, то это было бы знаком, что его ожидает замечательная любовная история с таинственной воровкой, которая отправила его к другой женщине…

Он последовал за ходом собственных мыслей. Милан не понимал, что ею движет. Но это лишь делало ее более привлекательной. Фелиция была загадкой, которую он хотел разгадать. А еще он хотел снова ощутить мятный вкус ее поцелуев.

Однако Фелиция не обернулась. Перед самым штабом городской стражи она повернула в переулок и исчезла.

– Наивный дурак, – вполголоса произнес Милан. Он взглянул на свитки пергамента в руках, и его наполнила горько-сладкая боль.

ДАЛИЯ, КВАРТАЛ ТОРГОВЦЕВ СУКНАМИ, ПОСЛЕ ОБЕДА, 24-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ

Прежде чем ступить на красную лакированную лестницу во внутреннем дворике, Милан снял сапоги. Служанки Нок сидели в дверном проеме под лампионом и смотрели на него. Взяв сапоги в левую руку, а свиток пергамента в правую, он поднялся по ступенькам, опустился на колени перед входной дверью и открыл ее.

Нок сидела на циновке в позе лотоса. Ее распущенные черные волосы спадали на спину и почти доходили до белой простыни. Она сидела очень прямо, положив раскрытые ладони на колени, и смотрела на картину, которую Милан до этого еще ни разу не видел. Картина, висевшая на стене, была нарисована на дереве. Изображенная на ней пылающая птица с широко распахнутыми крыльями была словно живая, и Милан почувствовал на лице жар пламени.

Нок была полностью погружена в созерцание картины и не поприветствовала его.

Милан опустил сапоги на пол и задвинул за собой дверь. Пар поднимался над деревянным ушатом. Он пришел поздно. Ночная тьма уже поглотила последние лучи солнца. Отец закрыл Милана в комнате, но он вылез через окно.

Он молча разделся и залез в теплую воду. Может, Нок злилась на него из-за того, что он опоздал в их последнюю совместную ночь?

Как и в предыдущие ночи, десятки свечей и масляных ламп освещали красивые покои. Бледно-серый дым от тлеющих ароматных палочек витиеватыми спиралями поднимался в душный воздух. Казалось, все помещение затаило дыхание в ожидании.

Милан нащупал губку на полу возле ушата и тщательно вымылся, а затем взял в руки раковину с острыми краями, которая лежала на аккуратно свернутом шелковом полотенце, и соскоблил ею щетину, из-за которой его лобок был похож на терновник.

Справившись и с этой частью ритуала очищения, он вышел из ушата, вытерся и стал на колени рядом с Нок, чтобы вместе с ней посмотреть на изображение феникса. От тяжелого запаха ладана у него помутилось в голове. У Милана снова возникло ощущение, что от изображения исходил жар, и ему казалось, что птица может в любое мгновение оторваться от картины.

– Во мне возродилась душа феникса, – торжественно произнесла Нок.

Об этом она еще не говорила. Милан был знаком с суевериями, распространенными в ханстве, согласно которым души всех живых существ могут возрождаться, пока не достигнут степени чистоты, которая позволит им стать частью царства света по ту сторону бренного мира.

Она повернулась и положила ему на грудь свои изящные и необычайно теплые ладони. Казалось, что в этот вечер в них загорелось пламя, которое так искусно запечатлел на картине художник.