Огненная вьюга

…Комиссар Огнивцев спал в ту ночь в отведенной Шевченко и ему комнате.. Как залег в одиннадцать вечера, так и не пошевелился до позднего утра. Подхватила его бодрая звонкоголосая песня:

Броня крепка и танки наши быстры
И наши люди мужества полны.
В строю стоят советские танкисты,
Своей великой Родины сыны.

Огнивцев рывком поднялся, готовый распечь бойцов за нарушение звукомаскировки, и, лишь стряхнув с себя остатки сна, понял, что он не во вражеском тылу, а дома, в Москве.

По комнате вышагивал капитан Шевченко в новенькой форме танкиста. Увидев, что комиссар проснулся, Шевченко повернулся к нему, принял стойку «смирно», вскинул руку к фуражке с черным околышем и, счастливо улыбаясь, шутливо отрапортовал:

— Дорогой мой комиссар, представляюсь по случаю назначения командиром танкового батальона, понял — батальона, и отъезда в оное подразделение.

— Уезжаешь? Когда? — вскочил с койки Огнивцев.

— Немедля! Сейчас! Иначе снова начнешь агитировать не ехать в танковые войска, а остаться в разведке. Давай прощаться, дорогой Ваня! У меня ни минуты свободной. Машина у ворот, — и раскинул руки для объятия.

— Дай хоть одеться, — взмолился Огнивцев. — Не могу же прощаться с тобой в таком виде. Чего доброго, запомнишь комиссара в подштанниках.

— Никогда! — воскликнул возбужденно Шевченко. — Я буду помнить тебя в десантной тужурке, перекрещенной армейскими ремнями, с маузером на боку и с автоматом на груди, в белом маскхалате… И как всегда неунывающим, бодрым, отчаянно смелым. Прощай, комиссар, солдатская твоя душа!

— Прощай, побратим мой боевой. Гладкой дорожки тебе под гусеницы, непробиваемой брони.

Они крепко обнялись, постояли так минуту, отворачивая лица, скрывая друг от друга выступившие слезы. Потом Шевченко подхватил со своей койки вещмешок, шагнул к двери, но тут же повернул назад.

— Вот возьми, чуть не забыл, — и, открыв полевую сумку, вынул из нее общую тетрадь. — Мои ночные размышления, может, пригодятся. Правда, они не окончены. Начал было уже тут, в казарме, подводить итоги подмосковного похода, однако не успел. Но кое-что набросал. Ты докончишь. Бывай!

Шевченко ушел. Огнивцев не спеша оделся, растягивая удовольствие, умылся, сходил в шумную столовую позавтракать и, вернувшись в комнату, сел за чтение записок командира.

«Всякое дело в бою и труде надо начинать с уверенности, что ты его одолеешь, доведешь до конца, — так начинал свои записки Шевченко. — Была ли у меня эта уверенность? Была, но, откровенно говоря, неполная. Я верил в своих подчиненных, в то, что в бою они не подведут. Да и как не верить, когда со многими из них побывал уже в тяжелом первом походе под Велиж. Я уже хорошо знал Ергина, Алексеева, Увакина, Брандукова, многих сержантов, рядовых бойцов, полюбил и Огнивцева за дерзкую храбрость, открытый и прямой характер, доброту и уважение к людям, за умение работать с ними. Он — настоящий комиссар, любимец отряда, его душа. С такими людьми можно смело идти в разведку, в широком смысле этих слов. Но в то же время подспудно тревожило сознание малочисленности отряда. Сумею ли я с группой в сто человек выполнить нелегкую задачу Военного совета фронта? Случись открытый бой, нас сомнут в два счета. Однако все, и я в том числе, понимали: Москва в беде. Сейчас помощь ей не только нашего отряда, но и каждого человека очень важна. Меньше одним фашистом, одним орудием или танком — ближе победа.

В Велижский рейд мы пошли в начале сентября. То были тяжкие дни для нашей Родины. Но мы ни на минуту не теряли уверенности в том, что враг нас не одолеет. Каждый сомневался лишь в одном — доживет ли он до того светлого дня, когда фашисты покатятся вспять. Ведь все хорошо понимали, на что идут, какая смертельная опасность грозит любому во вражеском тылу, где даже пустяшная рана, с лечением которой в два счета справились бы в медсанбате, может оказаться роковой. Но никто не проявил малодушия. Все самоотверженно дрались с гитлеровцами, и отряд успешно выполнил поставленную перед ним задачу.

Закончится война. Пройдут десятилетия, вырастут новые поколения советских людей. С интересом будут они изучать историю Великой Отечественной войны и, конечно же, Московскую битву. Узнают, что в грозном 41-м обороной Москвы руководил генерал Жуков, узнают, кто командовал армиями, дивизиями, возможно, даже полками. Наш же новый отряд небольшой, песчинка в гигантской битве. О нем вряд ли упомянут в будущих летописях Московского сражения, хотя он за короткое время нанес немалый ущерб гитлеровцам в их тылах. Все же хотелось бы, чтобы слух о нем дошел до наших потомков.