Огненная вода

Когда машина остановилась возле приземистого и унылого здания из красного кирпича, которое раньше было арсеналом, а теперь ССК приспособило его для своих нужд, Хебстер испытал потрясение. Через улицу находился маленький табачный магазин, единственный на весь квартал. Названия сигарет, украшавшие витрину всеми цветами радуги, пополнились недавно появившимися лозунгами, написанными золотыми буквами. В последнее время их можно было встретить повсюду — но чтобы так близко от конторы ОЧ, от Специальной следственной комиссии? В самой верхней части витрины хозяин декларировал свою партийную принадлежность тремя огромными словами, которые прямо-таки изливали на улицу ненависть:

ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ПРЕЖДЕ ВСЕГО!

Чуть ниже, точно в центре окна, красовался большой золотой символ организации — переплетенные буквы ЧПВ, вырастающие из лезвия бритвы.

Еще ниже каракулями было написано как бы пояснение:

«Человечество прежде всего, после всего и навсегда!»

Надпись на двери звучала уже угрожающе:

«Депортируйте Пришельцев! Отошлите их туда, откуда они явились!»

Центр двери занимало коммерческое объявление:

«Покупайте здесь! Покупайте только человеческое!»

— «Человеческое», — с горечью проговорил Фунатти. — Вы когда-нибудь видели, что остается от Первача, если он без охраны ССК попадает в руки кучке Преждевсегошников? Чтобы убрать, достаточно промокашки. Ведь вас, я полагаю, не радуют такие магазины, призывающие к бойкоту?

Они проходили мимо охранников в темно-зеленой форме, отдавших им честь. Хебстер через силу усмехнулся:

— Вряд ли многие из дурачков, вдохновленных лозунгами Преждевсегошников, занимаются табачным бизнесом. Но даже если таковые и находятся, то один «Человеческий магазин» меня не разорит.

«Однако они существуют, — подумал про себя Хебстер с тревогой. — И разорят меня, если все это действительно так серьезно, как кажется. Членство в организации — одно дело, так же, как и планетарный патриотизм, а бизнес — нечто совсем другое».

Хебстер тихонько пошевелил губами, вспоминая одну из первейших заповедей: независимо от того, во что верит и во что не верит хозяин магазина, он должен получать от своей лавки достаточный доход, чтобы его не беспокоил полицейский пристав. Но это было бы невозможно, если бы он раздражал большую часть своих потенциальных клиентов.

Таким образом, поскольку он все еще в бизнесе и, судя по внешним признакам, дела его идут очень хорошо, хозяин этого магазина не зависит от сотрудников ОЧ на другой стороне улицы. Значит, должно продаваться достаточно много товара — за счет покупателей, которые не только не возражают против преждевсевизма продавца, но и готовы отказаться от интересных новых разработок и более низких цен на бытовые товары, производимые по технологиям Первачей.

«Следовательно, вполне вероятно — если судить на основании этого совершенно случайного, но в высшей степени показательного примера, — что газеты, которые я читаю, лгут, а социоэкономисты, которые на меня работают, некомпетентны. Очень возможно, что потребители — то есть единственная часть населения, которая меня хоть как-то интересует — в целом начинают менять точку зрения, что в конечном итоге отразится на их покупательских ориентациях».

Возможно, вся экономика ОЧ сейчас находится в самом начале долгого соскальзывания к диктату «Человечества прежде всего», в безопасную зону фанатичной слепоты, границы которой определяют люди вроде Вандермеера Демпси. Ростовщическая, спекулятивная экономика Римской империи совершила аналогичную метаморфозу в течение гораздо более долгого исторического периода два тысячелетия тому назад, и всего за три века мир стал статичным и непредприимчивым, когда банковское дело считалось греховным занятием, а богатство, полученное не по наследству, — непристойным и позорным.

Между тем, возможно, люди уже начали судить о промышленных товарах с точки зрения морали, а не их полезности, понял Хебстер, — и смутные догадки стали бесстрастно выстраиваться, формируя окончательный вывод. Он припомнил объемистую папку с блестящими объяснениями, полученную на прошлой неделе из Отдела исследования рынка, относительно неожиданного неприятия потребителями новой посуды «Эвваклин». Он не придал значения тщательно обоснованному тезису о том, что женщины подсознательно ассоциируют название продукта с некоей Катрин Эввакиос, которая недавно появилась на первых страницах всех таблоидов мира благодаря тому, что перерезала горло хлебным ножом пятерым своим детям и двум любовникам. Тогда Хебстер лишь улыбнулся и зевнул, изучив первую разноцветную диаграмму этого опуса.

— Вероятно, не более чем обычная подозрительность домохозяек в отношении радикально новой идеи, — пробормотал он. — После того как они годами мыли посуду, им говорят, что больше этого делать не нужно! Женщина не в силах поверить, что ее тарелка «Эвваклин» останется точно такой же, как раньше, если удалить тончайшую пленку молекул после еды. Надо бы несколько заострить внимание на образовательном аспекте — возможно, провести аналогию с отмершими молекулами, которые кожа теряет под душем.