Огненная вода (Сборник)

Случайно брошенные взгляды ничуть меня не задевали – лишь более пристальное внимание к вертящемуся под ногами дитяти могло привести к немедленному и убийственному возмездию. Вообще, уличное разглядывание считалось сродни лести – если только не слишком привлекало к избранному для подобных экспериментов субъекту внимание ангела смерти.

Я заскучал; зевнув во весь рот, до хруста за ушами, подергал маму за рукав. Обернувшись затем, поймал изучающе прищуренный взгляд ведьмы-старосты, устремленный с самой верхней ступеньки парадного. Старуха Мокких скалилась щербатой и оттого ужасающе нежной улыбкой.

– Что за чудный малыш, глянь-ка, Пирли! – загнусавила она, обращаясь к дочери. – Такой весь сладенький, цимес[3], а не ребенок! А уж какой принаряженный!

Мама определенно это услыхала – покрепче сжав мою ладошку, она вся подобралась. Но оборачиваться, чтобы нанести ответный удар, не спешила – к очевидному разочарованию приятельниц, оцепеневших в сладостном предвкушении свары. Задираться со старухой Мокких без крайней нужды вряд ли стоило. И теперь вся компания в томительной тревоге ожидала, закончится ли еще ее комплимент установленной для мирных сношений формулой: «а лебн ойф эм» – чтоб он так жил!

Видно, мне первому стало ясно, что нет, не закончится. Или же просто самому захотелось блеснуть перед публикой. И я поспешил продемонстрировать всем, с каким образованным ребенком имеют они дело – пальчики свободной ладошки сами собой сложились в известный отводящий порчу знак, который я ничтоже сумняшеся и адресовал своей словоохотливой поклоннице.

Несколько долгих мгновений старуха Мокких сузившимися глазками молча обозревала выставленную фигу.

– Чтоб эта шкодливая ручонка отсохла напрочь, – продолжила она тем же скрипучим елейным голоском. – Чтоб один за другим сгнили все гадкие пальчики и отсохла ладошка. Когда же поганая ладошка отвалится, пусть гниение да не остановится. Пусть перейдет сперва на локоток, затем дойдет до плечика. Чтоб вся ручонка, которой ты показал мне фигу, отвалилась и лежала под ногами, разлагаясь и смердя, и чтоб на весь остаток своей безрадостной жизни ты запомнил, каково это – показывать фиги мне!

Мы с матерью внезапно остались в абсолютном одиночестве – приятельниц как ветром сдуло с тротуара. Не то чтобы они улизнули совсем, но отступили под старухины причитания на почтительное расстояние и ахали теперь в отдалении.

Но мать – мать медленно повернула побелевшее лицо к разбушевавшейся Мокких и – в последней надежде уйти с миром – попыталась погасить пламя разгорающегося сражения.

– Постыдилась бы, старая! – воскликнула она. – Ребенку нет еще и пяти. Немедленно забери свои слова обратно!

Ведьма цинично сплюнула на ступеньку:

– Чтоб мое проклятие стало вдесятеро сильнее! В десять и в двадцать и в сто раз сильнее! Чтоб он иссох, чтоб он заживо сгнил! Ручки, ножки, легкие, животик… Чтоб харкал одной лишь желчью и кровью, чтоб рвало его непрерывно и ни один в мире доктор был не в силах помочь…

Это было уже безоговорочное начало боевых действий, и отступать моя мама не собиралась – на войне как на войне. Она потупила взор, погрузилась на мгновение в себя, оценивая собственный скудный арсенал – для подобного противника требовалось подыскать что-то совсем уж особенное!

Когда мама снова подняла глаза, отшатнувшиеся было болельщицы стали подтягиваться в ожидании неслыханного и невиданного зрелища. Своим живым и ясным умом, приветливостью и острым язычком мать давно снискала расположение обитателей квартала, ее любили, большинство свидетелей схватки болело именно за нее, но разница в весовых категориях была чудовищной и отнюдь не в нашу пользу. Миссис Мокких слыла профи, прошедшей полный курс магических наук под руководством самых известных чемпионов Старого Света. И если бы кто-то из зрителей решился вдруг затеять тотализатор, то ставки установились бы где-то на уровне пяти к трем против матери и максимум на два раунда.

– Твоя дочь Пирли… – начала она наконец.

– Ой нет, мамочки, только не я! – взвизгнула помянутая девица, перейдя неожиданно для себя из категории болельщиков в субъект сражения.

– Ша, Пирли! Не дергайся! – немедленно скомандовала мамаша Мокких.

Лишь зеленые новички могли ожидать от моей матери примитивной лобовой атаки. Задетая за самое свое уязвимое место – то есть за меня! – мама должна была отвечать теперь с подчеркнутой любезностью. Пирл распустила нюни, захныкала, затопала кривыми ножками, но старшим уже было не до нее – их внимание намертво приковали к себе высокие профессиональные фортели.

– Обожаемой твоей Пирли, – нараспев повторила мама, – стукнуло недавно четырнадцать – пусть себе живет до ста четырнадцати! Пусть уже к девятнадцати найдет себе жениха – замечательного жениха, просто бриллиант, а не жениха! Доктора, адвоката или преуспевающего дантиста, который будет носить ее на руках и целовать ей ноги. Пусть он исполнит все ее самые сокровенные мечты!