Огненная вода

«Человечество превыше всего, везде и во все времена!»

Но куда более мерзкой была надпись, прикрывавшая верхнюю часть двери:

«Пришельцев — вон!

Пусть катятся туда, откуда они заявились!»

И уже в самом низу двери можно было прочесть то, что хоть как-то указывало на причастность лавчонки к некоему виду бизнеса:

«Покупайте здесь! Покупайте у гуманиста!»

— Ничего себе гуманист! — пробрюзжал сидевший рядом с Хебстером Фунатти. — Хотелось бы видеть, что осталось бы от первака, если бы его прихватила шайка вот таких чепэвистов-гуманистов, а поблизости не оказалось бы кого-нибудь из ОСК! Одно только упоминание на страницах газет! Не думаю, что вам доставляет удовольствие любоваться подобными художествами.

Хебстер вымученно улыбнулся, когда они проходили мимо вытянувшихся по струнке часовых в зеленых мундирах.

— К табаку не так уж много подсказанных перваками штучек имеют какое-либо отношение, — произнес он. — А если бы таковых было немало, то все равно бойкот со стороны какой-то убогой лавчонки «гуманиста» не расстроил бы мой бизнес.

«Тем не менее, еще как расстраивает, — с горечью признался себе в душе Хебстер. — Все еще могло полететь в тартарары — если события станут развиваться в неблагоприятном для его бизнеса направлении. Планетарный патриотизм — это одно, а вот бизнес — совсем иное».

Губы Хебстера непроизвольно зашевелились — он как бы силился вспомнить свод несколько подзабытых заповедей. Одна из них гласила: независимо от того, каких убеждений придерживается предприниматель, он должен извлекать определенную прибыль из деятельности своего предприятия, если не хочет, чтобы в один прекрасный день пришел судебный исполнитель и опечатал двери его предприятия как обанкротившегося. Но предприниматель не сможет этого добиться, тут же сообразил Хебстер, если его убеждения задевают чувства большей части предполагаемой клиентуры.

Следовательно, поскольку владелец этой табачной лавчонки все еще при деле и, судя по внешним признакам, дела у него идут довольно неплохо, то, очевидно, он может себе позволить пренебречь спросом на свой товар со стороны одного из учреждений ОЧ, расположенного на противоположной стороне улицы. Следовательно, должен существовать весьма значительный спрос со стороны случайных прохожих, которых не только не смущает чепэвизм хозяина лавки, но которые согласны добровольно отказаться от многих интересных новинок, подсказанных перваками, и переплачивать при покупке обычных потребительских товаров, цена на которые во многих магазинах стала гораздо ниже благодаря удешевлению их производства с помощью полученных от перваков технологических усовершенствований.

«Из итого весьма красноречивого факта с очень высокой степенью вероятности можно сделать вывод о том, — рассудил Хебстер, — что газеты, которые я читаю, все это время лгут напропалую, а нанятые мною социологи и экономисты недостаточно компетентны. И очень возможно, что общество, которое в основном интересует меня как совокупность потребителей моих товаров, начинает менять общие установки, и со временем они окажут глубокое влияние на его потребительскую ориентацию».

Вполне возможно, что экономика ОЧ уже прошла пик своего расцвета и теперь постепенно сползает к хозяйничанью в ней ЧПВ, к той сравнительно безопасной форме, когда ее устойчивость, пусть и на гораздо более низком общем уровне, поддерживается фанатичной слепотой таких людей, как Вандермеер Демпси, определяющих рамки потребительского спроса, за которые опасается выходить общество в целом. Примерно такую же эволюцию — или скорее, инволюцию — совершила экономика Рима времен империи две тысячи лет тому назад, но в гораздо более замедленном темпе. Основанная на активной ростовщической и коммерческо-спекулятивной деятельности, она за три быстро промелькнувших столетия настолько деградировала, что вся империя превратилась в статичный, безынициативный мир, в котором совершенно угас бизнес, банковская деятельность стала считаться грехом, а богатство, которое не было унаследовано от предков, вызывало самые громкие нарекания и рассматривалось как неправедно нажитое.