Огненная земля

Но Букрееву показалось, что прошло много времени, что они очень задержались. Ему невольно вспомнился первый бросок с десантных судов, песок, взбуравлен- ный пулями, Таня, побежавшая на минное поле. Букреев пошел к Рыбалко. Вперед выпрыгнул Манжула. Поднялись все моряки, побежали. Они первыми достигли проволочных заграждений и забросали их ватными куртками. Казалось, они срывали с себя все обмундирование и бежали теперь на штурм обнаженные, только с оружием в руках, задерживаясь лишь для того, чтобы метнуть гранату.

С вершины упорно били такими же длинными очередями, и свист пуль смешивался со свистом ветра.

Вместе с Букреевым шли в атаку русские люди, призванные страной, оторванные от своих мирных дел, от крестьянских хат, от земли, от бледных березовых рощ, от семей. Прихватив ремни оружия руками, выкрикивая не то ругательства, не то проклятия, они шли на штурм.

Подступы к вершине обстреливали из Керчи. Люди падали, разрываемые снарядами. Вот свалился Стонский, схватившись за живот. Он упал, поджав под себя ноги и ударившись лбом о камни. Где-то слышалось перекатное солдатское «ура». Степанов атаковал вершину.

Букреев бросился на врага, как на зло, которое он должен уничтожить, несмотря ни на что, несмотря на то, что он еще хочет жить, несмотря на то, что у него семья, ожидавшая с трепетом его возвращения у высоких обрывов геленджикской бухты.

Еще немного. Еще!

Букреев ворвался в траншею. И как всегда, все было решено еще в тот миг, когда люди подняты чьим-то примером и брошены вперед. Врага докалывали, достреливали, расходуя остатки человеческой ярости и воинской злобы.

Теперь надо итти дальше, вплоть до моря. И Букреев пошел вперед, заглатывая воздух, который уже не мог напитать его. В ушах стучало. Атака вершины далась нелегко. Он не мог разобрать, зачем зовет его Манжула. Мимо бежали красноармейцы. Подковы сапог высекали искры о камни. Пахло потом, кислым сукном и сернистыми запахами взрывчатки. Букреев ступил еще несколько шагов, почувствовал, как заколебалась под ним почва и вершина раскачалась, как качели, повеял ветер, какой бывает, когда падаешь вниз, и так сладко и больно замирает сердце.

Букреев упал. Надо подняться. Он царапал землю, прелые корневища трав вылетали из-под его пальцев. Ветер донес к нему шумы атаки, и все провалилось, исчезло…

Десантники ворвались на последнюю, четвертую, вершину Митридата. Многие ползком, на четвереньках, сцепивши судорожными пальцами свое оружие, чуть ли не в зубах держа последние запалы для гранат.

С гранатами и оружием они бросились на врагов, захвативших часовню — последний укрепленный кусок горы, и молча, с хрипом, выбили, вырезали тех, кто там еще пытался сопротивляться.

Заросшие бородами, израненные, ворвались они сюда, принеся ярость мщения и тоску по загубленным немцами жизням. Бойцы Огненной земли взлетали сюда как первые орлы, начавшие полет до Измаила.

Где-то вставило солнце. Темнота дрогнула. Все увидели блеснувший над обрывом обрез воды, неясные очертания города, лежавшего у подножия горы. Все увидели полковника с хмурым посеревшим лицом. Полковник бросил в кобуру пистолет и потер ладони, поеживаясь от пронизывающего ветра.

Причалы таранил Рыбалко. По улицам Керчи с изумительной настойчивостью двигался Батраков. В это время Манжула вносил командира. На его плече висели два автомата дулами книзу, обмундирование было порвано и забрызгано кровью, колени разбиты до костей. Он бережно опустил Букреева, а потом поднялся медленно на ноги и строго сказал обступившим его морякам: «Жив».

Гладышев стал на колени возле Букреева, подложил руку ему под затылок, приподнял. Букреев очнулся и страдальческая гримаса дернула его губы. Прижавшись локтями к камням, он хотел подняться, но его сразу подхватили десятки рук и осторожно поставили на ноги.

Моряки смотрели на него с благодарностью. Они вышли сюда, к ним идет помощь Великой земли. Букреев был вместе с ними все героические дни.

— Ребята, мы будем жить! — сказал Букреев. И на лице его появилась улыбка, сдержанная, с хитринкой, и смех задрожал где-то в уголках черных глаз, у сжатых губ.

Снизу, распуская искристый хвост, взлетела ракета— условный сигнал. Причалы были полностью в руках Рыбалко. Полковник быстрыми движениями пальцев застегнул ворот гимнастерки, веселым голосом приказал:

— Сигнал кораблям!

Невдалеке от часовни быстро сложили в кучи обломки патронных ящиков, ивовых корзин от снарядов, выброшенные из блиндажей матрацы и разную рвань. Все это сверху полили керосином из немецких конистров. Костры загорелись. Вначале поднялся черный дым, а потом светлое пламя. Дым посветлел и высоким столбом поднялся кверху. Огни загорелись под рев истребителей. Летчики снижались, проносились низко над вершиной, раскачивали крыльями, на которых краснели советские звезды. Пикировщики сбросили бомбы у подножья первой вершины и не по курсу уходили, атакованные шестеркой «Яковлевых». От таманских берегов снимались корабли поддержки. Их вел Курасов, еще ничего не знавший о гибели своей невесты.