Огненная земля

Звенягин надел плащ, застегнул все пуговицы. Попрощавшись с Таней, он вышел вместе с Баштовым на крыльцо.

Небо прояснилось еще больше. Были видны припавшие к хребту утренние Стожары, Большая Медведица перевернула свой ковш у тяжелой и сытой, почти неподвижной тучи. На ближних ночных аэродромах вспыхивали и гасли голубые лучи посадочных прожекторов. Звенягин прислонился к замшелому столбику крылечка.

— Вот, Иван, сколько всякого, и хорошего и плохого, в этом мире, — тихо сказал Звенягин. — Меня эта сцена с Татьяной разволновала. Что жизнь? Как тот вон прожектор: засиял на миллион свечей и потух. Сегодня Таня всхлипывала, и припомнилась мне моя мама. Не мать, а именно — мама. Она старенькая у меня, Иван. В Ставрополе живет. Ждет меня день и ночь. Пишет — умывальник медный ежедневно чистит для меня. Думает, вероятно, что мы очень грязными с войны придем.

— Она не ошибается, Павел.

— Ошибается. Кто вернется, тот вернется с войны с чистой душой. А знаешь, хотелось бы вернуться. Помню свой Ставрополь, дожди весенние, теплые, по бровкам па Лермонтовской улице вода несется. А ты, сопливый, бездумный мальчуган, летишь и рад… — Звенягин придвинулся к Баштовому близко. — Ты знаешь, на сердце У меня, Иван, нехорошо, устал я как-то. Чепуха разная ковыряется, ковыряется.

— Какая чепуха?

— Не стоило бы, но тебе, как другу, скажу. Ты веришь в предчувствия?

— На такой вопрос не решаюсь сразу ответить. Про себя не скажу. Но вот Куников верил, сам предчувствовал… Да ну тебя.

— Ты можешь себе представить, чувствую что-то такое и я… плохое. Шел сюда с Тамани, выдержал свой сорок четвертый бой. Атаковали пикирующие. Чуть комдив Павел Звенягин овер–киль не совершил. Стал вот я задумываться, подхожу к критической цифре. Сорок четвертый, сорок пятый, шестой, но не может же так долго везти? Нет у меня сзади чертячьего хвостика!

— Зря ты такими мыслями голову себе забиваешь, Павел.

— Знаю, что зря, но Куников тоже предчувствовал?

— Вот сказал тебе на свою голову!

— Я вез его тогда в Геленджик с Малой земли раненого. Он яблоко просил тогда и воды. Ну в общем, конечно, прости меня, но, как с другом, хотел поделиться. Не думай, что я свой долг от этого хуже буду выполнять… Но человек есть человек. Проводи меня донизу…

Они спускались к причалу. Звенягин молчал. Краснофлотцы на малом катере, «каэмке», как называют его черноморцы, при появлении командира дивизиона вскочили. Звенягин, на ходу пожав руку Баштовому, прошел на корму. Вскоре тихая воркотня мотора затихла в направлении Солнцедара. Баштовой поднялся вверх по тропке. Его ожидали жена и Таня.

— А где Курасов?

— Он куда-то ушел, — тихо ответила Таня. — И пусть уходит…

— Вы что с ним не поцарапались ли?

— Как будто нет, — уклончиво ответила Таня и первая пошла к домику…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Майор Тузин сдавал батальон. Хотя с Букреевым они были давние сослуживцы, Тузин вел себя подчеркнуто официально.

— Ты на меня в обиде, Тузин?

— Дуй, дуй до горы, — просипел тот.

Что означала эта фраза, объяснить, конечно, было

— Вот еще пэ–тэ–эры, — небрежно бросал Тузин, — грозное оружие. Одиннадцать штук с комплектами патронов. Фляг четыреста тридцать.

— Людей, давай людей. Имущество уже Баштовой принял.

— Людей? — Тузин засунул ладони за пояс и изпод своих опухших век смотрел на Букреева с явным недоброжелательством. — Читай списки…

— Может, дадите кому-нибудь характеристики, товарищ майор? — спросил Букреев, раздражаясь. — Многих я не знаю — влились новые люди.

— Мои характеристики — дым из трубы. Не хочу даже голову ими тебе забивать. Похвалишь кого-нибудь, присматриваться начнешь: почему Тузин хвалил? Не хочу карьеры кое–кому портить.

— Ну, тогда… Я разберусь здесь с начальником штаба и… если будете сегодня нужны, позовем, товарищ майор.

— Можно итти, товарищ капитан? — с издевкой спросил Тузин.

— Да.

Тузин, повернувшись через левое плечо, вышел из штаба, нарочито печатая шаг. Букрееву было неудобно перед Баштовым.

— Будто его подменили, — сказал он смущенно, — ведь был неплохой командир и товарищ.

— Вы разве не заметили, товарищ капитан, он выпил, — сказал Баштовой.

— Представьте, не заметил. Я совершенно не могу узнавать пьяных. Мне казалось, он просто взвинчен. Ведь все же неприятно сдавать часть и уходить с таким хвостиком.

— Мы его сразу не приняли. Очень неровный он человек. То лебезит перед каждым, то не подступи. Моряки любят искренность в командире. Если его за дело отругают — не обидится, а если ни с того, ни с сего приласкают, удивится и присматриваться начнет. — Баштовой сложил бумаги. — Со всем разберемся, вы не беспокойтесь. Писанина вся на моей ответственности, не забивайте ею себе голову, товарищ капитан. Люди, материально–техническое снабжение в порядке. — Сегодня все закончим, и можете отдавать рапорт контр–адмиралу.

Доносились резкие залпы минометных батарей, стрелявших по щитам в море, и отдаленная, заглушённая расстоянием ружейная и пулеметная перестрелка. Это батальон проводил занятия у мыса и в лесу, у подножья Маркохта.