Батраков писал, улыбаясь тем строчкам, где в юмористических, ободряющих тонах расписывал свое житье- бытье, и насупливаясь, когда все же приходилось кое о чем поговорить серьезно и подсказать, как придется поступить, если…
Горбань дремал в проходной комнате на топчане. Он давно бы заснул, но хотелось предложить «комиссару» ужин: молоко, добытое за шесть километров, и вареные всмятку яйца. Он пытался было войти к капитану с ужином, но тот замахал на него руками — пришлось скрыться.
Горбань дремал, свесив одну ногу с топчана, надвинув на лоб бескозырку, обняв левой рукой автомат. В полудреме он думал об оплошности Манжулы, сосватавшего комбату комнату в противоположной части города, куда без машины не так-то легко добраться. Хотя и Манжулу обвинять было несправедливо: не мог же он поступиться удобствами комбата ради удовольствия постоянного общения двух друзей с линейного корабля «Севастополь»!
Горбань думал, что начальники их батальона, сухопутные военные специалисты, слишком много занимаются подготовкой к такому простому делу, как сражение. Чего, казалось бы, легче — ворваться с моря с «полундрой» на берег и расшвырять неприятеля? Горбаню нужно было отличиться на суше, чтобы загладить свой малый грех и снова возвратиться на линкор. Но когда же представится возможность отличиться в бою? Не придется ли ему всю войну вот так продрыхать на топчанах, таская с собой оружие, могущее истребить не менее сотни оккупантов.
Горбань, вспомнив, что у него против худых мыслей припасена бутыль с вином, поднялся и подошел к шкафчику. Послышались звяканье железной кружки и бульканье. Горбань уже поднял наполненную вином кружку, когда зазвонил телефон.
Медленно поднимая к уху трубку, Горбань услышал голос начальника штаба, срочно требующего капитана Батракова. Тон был такой, что нужно было (хотя этого не мог видеть начальник штаба) вытянуться, произнести «есть» и сразу, ворвавшись в комнату к замполиту, сообщить ему вызов начштаба. Батраков обладал способностью понимать Горбаня с полуслова. Увидев Горбаня, он встал, с шумом отодвинул стул и направился к телефону. Разговор был чрезвычайно короток — он походил на обмен условными сигналами.
— Найти немедленно помощника по хозяйственной части, — приказал Батраков, — ив штаб.
— А вы куда, товарищ капитан? — Горбань бросился за ним.
— Исполнять! — отрезал Батраков, не оборачиваясь. — И с ним ожидать нас в штабе.
Горбань сообразил, что означает слово «нас», бросил вдогонку капитану привычное «есть» и, не. проверив даже, кто подъехал за замполитом на машине, исчез в темноте.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Сняв гимнастерку и сапоги и надев туфли, Букреев расхаживал по своей комнате. Он только что перечитал письма жены, переадресованные ему из П. Письма были ответом на его телеграмму, посланную еще из П., в которой он сообщал, что вызов семьи к нему откладывается на неопределенное время. Занятый по службе, Букреев тогда быстро пробежал глазами неровные строки письма жены; в нем наряду с тоской по мужу были жалобы на быт, на разные домашние дела, которыми жена была обременена в
далеком и чужом городе. Тон письма тогда неприятно кольнул его. Предстояло большое и опасное дело, и в сравнении с ним заботы жены показались мелкими. Теперь он мог разобраться во всем «на свободе». Шагая по ком- нате, он прикидывал, чем можно сейчас помочь семье. «Чорт возьми, как все же долго, оказывается, тянется война, если у нее износились туфли и платья и девочки повырастали так, что им уже меняли башмаки! Удивительно! Что же сделать для них? Написать горсовету, чтобы выдали какие-нибудь ордера на одежду и обувь? Неудобно просить. Сколько сейчас таких, как он. У нее есть аттестат. Но что значит его тысяча рублей в сравнении с теми ценами, о которых она пишет? Лучше всего выписать семыо поближе к себе. Тут легче жить и обернуться. Но как? В настоящее время это неудобно, да и нехорошо сейчас заниматься личными делами».За тонкой перегородкой слышался голос Манжулы и стариков–хозяев. Букреев невольно прислушался к разговору за стеной.
— Разве можно так, — сокрушенно говорил старик. — Сколько он спит? Три часа в сутки?
— Что потопаешь, то полопаешь, дедушка, — ответил ему Манжула.
— Может, чайку подогреть? — вмешался робкий голос старушки.
— Какой же чай, бабушка, раз достал я два кавуна и парного молока, — ответил Манжула.
— Нельзя мешать молоко и арбуз, для желудка плохо.
— До войны нельзя было, бабушка, а зараз все можно. Зараз все смешалось.
Букреев постучал в стенку. Манжула появился в дверях.
— Я вас слушаю, товарищ капитан.
— Вы, товарищ Манжула… — Букреев подыскивал слова, — дали бы… покой хозяевам. Они же пока не у нас в батальоне.
— Есть, товарищ капитан. Вы приказали…
— Тише. — Букреев вздохнул. — Теперь ответьте мне: где у вас семья?
— У меня нет семьи, товарищ капитан.
— Нет?
— Так точно, нет, товарищ капитан.
— И не было?
— Была, товарищ капитан.
— Где же она сейчас, ваша семья?
— Всю немцы уничтожили, товарищ капитан.