Огненная земля

— Объяснение, конечно, очень простое. Приказ есть приказ. Но это формально. А нам приходится решать, могут ли нам сейчас помочь, пока не накопились силы у Керчи, или нет. Моряки знают, что сюда нельзя бросать крупные корабли. Что они сделают на наших отмелях, на минных полях? Не пошлешь же эскадру. А мелкий флот весь на учете. Перебираем все корабли, все дивизионы и черноморцев, и Азовской флотилии и ясно видим, пока керченская группировка накапливается, надо драться.

— Правильно, — сказал Букреев, — мы свою первую задачу выполнили и теперь будем ожидать дальнейших приказов командования. Мне, кстати, сообщил Манжула, что во второй роте имеются нездоровые настроения.

— Не целиком во второй роте, а имеются. У них, может быть, один–два человека с длинными языками и короткими мозгами, Николай Александрович. Вторая рота вся, до одного человека, давала клятву еще на Тамани. Если кто нарушил ее, ты сам знаешь, моряки не пощадят.

— Манжула следит за какими‑то людьми, которые перетащили тузик в другое место. Манжула думает, что кто‑то попытается бежать через пролив.

— Такого позора нельзя допустить. — Батраков сжал губы, нахмурился. Его пальцы нервно забегали по столу. — Если даже выгребут подальше от берега, из пулеметов снимем, — потопим. Я не представляю себе даже в мыслях: к Тамани вдруг пристанут беглецы. Кто? Моряки. Не представляю. Не было такого случая среди морской пехоты.

С НП было видно море, шумевший прибоем берег, ржавые остовы кораблей, приютившие возле себя шалу- новский бронекатер. На шлюпках и плотах перевозили боеприпасы. С мыса Бурун глухими, отдаленными звуками «ду–ду–ду» доносилась работа крупнокалиберных пулеметов. Им отвечали минометчики.

Ввалился Шалунов мокрый, веселый, в сапогах, вымазанных глиной по самые колени. За ним внесли посылки от Мещерякова и Шагаева для Букреева, Батракова и Курилова.

Кулибаба восторженно устанавливал на стол все, что добывали его руки из фанерных ящичков.

— Вот так харч! Колбаса! Полтавская, ах, ах… Мы ее поджарим. — Кулибаба нюхал, закатывал глаза, причмокивал. — Печенье. А, водочка, натуральная московская, с пробкой! Ни с яким там капсюлем, а с пробкой. Водочка ты моя, водочка..А вино! Му–с-кат! Нема картофельной муки. А то бы я с цего вина наварил киселя, якого киселя, товарищ капитан!

— Не верится, что где‑то запросто подают к столу такие продукты, — с удивлением сказал мичман.

— По всей базе искали, насилу нашли, — ответил Шалунов. — Где там, запросто. На Тамани тоже с продуктами плохо. Дороги раскисли, транспорт занят подвозкой снарядов к Чушке. Морем — штормит, да и немец рыщет…

Отведя в сторонку Батракова, Букреев что‑то шепнул ему, и тот утвердительно закивал головой. Букреев взял телефонную трубку.

Кулибаба вытаскивал шоколад, складывал стопкой и любовался ею. На столе, рядом с бутылками, появились папиросы в твердых коробках, табак, спички.

— Только, товарищ капитан, чтобы я сам распоряжался продуктами, — просил Кулибаба. — На всех нехватит, а я потяну с кое–каким добавком. И сыты будете в кают–компании и нос в табаку…

С улыбкой наблюдая размечтавшегося кока, Букреев вызвал к аппарату Таню. Почувствовав неладное уже в первых словах комбата, кок замахал руками, как будто предупреждая его против того, что могло непоправимо нарушить все им задуманное.

— Таня, — сказал Букреев. — Наш общий знакомый Шалунов привез посылки для раненых. Передать ему привет? Хорошо. Передам. Эти посылки сейчас я вам переотправлю и распределите их по–божески и между нашими и между армейцами… Праздник? Ну, задним числом пусть отпразднуют…

Кулибаба стоял с опущенными руками. На его лице застыло горькое, обидное чувство.

— Ты чего, Кулибаба, живот что ли болит? спросил Букреев.

— Шож вы… Их не накормишь, а мы…

— А мы люди здоровые. Складывай‑ка обратно, Кулибаба. И отнесешь вместе с Манжулой в госпиталь. Вот, если контр–адмирал мыльца прислал, отрежь полкусочка. Хочу, наконец, домыть свои лапы и спилить проклятую щетину. Не привык… И не откажемся от удовольствия закурить по чудесной папироске.

Они сидели и курили. Коробка с изображением скачущего всадника в черной бурке лежала на столе. Дымок вился колечками, наслаивался и тащился в кубрик НП через открытую дверь.

Рассказывая о том, как высадилась армия с Чушки и как там благодарили «букреевцев», Шалунов вдруг шутливо ударил себя по голове.

— Самое главное забыл. Письма я привез от ваших. В Геленджике они. И он вытащил письма.