Огненная земля

— Хозяйничаем?

— Приходится, товарищ капитан. — Таня откинула со лба светлую прядку волос.

— Завтракали? Или пойдемте с нами…

— Спасибо. Мы уже с девушками позавтракали.

Букреев подсел к столу, снял фуражку и перевернул ее донышком кверху. Баштовой подвинул ему миску с вареной картошкой, отрезал кусок хлеба.

— Если только у героического майора не попотчевались, Николай Александрович, в самый раз картошечки перехватить. Чистый крестьянский продукт.

Букреев прищурился на начальника штаба, усмехнулся уголками губ.

— А вы все‑таки майора забыть не можете, Иван Васильевич.

— Прямо скажу, не могу. Сейчас он в кавалеристы переквалифицировался, говорят?

— Напрасно вы на него. — Букреев перебросил в руках дымящуюся картофелину. — Напрасно…

— Не думаю.

— После завтрака потолкуем, Иван Васильевич. — Букреев разрезал картофелину на четыре части, круто посыпал солью и принялся есть. — Кстати, Николай Васильевич. Сегодня обещали доставить двести автоматов и еще кое‑что из снаряжения.

— Неужели доставят? — недоверчиво спросил Батраков.

— А почему бы и не так?

— Такая аккуратность в глухой степи…

— Воюем давно, пора привыкнуть.

Под обломанной сучковатой акацией на колоде сидел старик с белой, почти позеленевшей бородой, и чинил сеть. Его старческие с синими жилами руки медленно перещупывали сеть, глаза, почти лишенные ресниц, слезились. На старике были надеты латанные немецкие штаны, на плечах внапашку висел тулупчик. Возле деда, натянув холстинную рубаху на колени, притих мальчонка, с любопытством и несколько испуганно поглядывая на новых людей.

— Деду, а деду, кто это?

— Русские. Говорю, русские…

— Из Москвы?

— Может быть, и из Москвы.

— Это от их немцы убегли? От них…

Дед шевелил белыми губами, покачивал головой над ветхой снастью.

— Что же это внученок своих не узнает? — спросил Батраков.

— Не узнает? — Дед приставил ладонь к уху.

— Своих внук не узнает, — покричал Горбань старику.

— Да, сколько ему было, когда вы ушли? Посчитать, еще был несмысленыш. Для него сейчас тот свой, кто по шее не колотит.

— Горбань, пригласи старика к столу, — сказал Батраков и очистил место возле себя.

Старик подошел, степенно сел. От картошки отказался, но чай пил с удовольствием, откусывая сахар довольно крепкими еще зубами.

Вдали все еще раздавались взрывы.

— Еникаль [1] гудит, — сказал дед. — Раньше, когда рыба шла, говорили — «Еникаль гудит». Теперь все порох и порох. Вот чиню сеть–самоловку, затоплял ее при немце. Была ловкая снасть–перетяга, на три длинника была, а теперь наполочала не выгадаешь. Она и султанку не удержит…

— Как при немцах жили? — спросил Баштовой.

— Жили? — Старик провел по бороде, охватив ее ладонями сверху донизу. Жизни не было. У меня семья была, я сам шестнадцатый. Всех угнали… — Две мелкие слезинки покатились по изъеденной морщинами коже и потерялись в бороде.

— Прямо не могу такие картины видеть, — Баштовой сжал кулаки, — бил бы их сволочей. А у моей Ольги… всех в Анапе вырезали.

Старик кивнул головой, открыл глаза.

— В Анапе то же самое… Вор крадет не для прибыли, а для гибели. Земля пустует. Какую непашь развели. Вот тут для вас степь, а пахали здесь… совхоз был когда‑то. Мышвы никогда столько не было, как теперь. Был немец спервоначалу гордый и злой и на глаз колючий, все видел на три сажени в землю. А потом как загудели ваши пушки, напала на них будто куриная слепота. Бегит на тебя и не видит. А думали мы, у их, как у голодных волков, кости из зубов не вырвешь. — Старик запахнул полу кожушка, пошевелил бескровными губами. — Спасибо за чай–сахар. Дай бог вам помощи.

— Чего мальчонка к столу не идет? — спросил Горбань. — Зову его, зову. Дичок совсем…

— Не пойдет, — ответил старик. — Мальчишка уже большой, стыдится. Без штанов он. Одна рубаха, да и та светит, как сетка–наметка.

Старик, поблагодарив «за чай–сахар», степенно направился к своему месту под акацией. Батраков встал и, по. манив Горбаня, пошел с ним в хату. Вскоре оттуда долетели голоса Батракова и его адъютанта, разговаривающих в повышенном тоне.

— Что там у них?

Букреев недоумевающе приподнял брови.

— Нельзя адъютантов называть Сашками, — сказал хмуро Баштовой, — сколько раз предупреждал нашего комиссара.

Батраков, выйдя на крыльцо, позвал старика.

— Опять душа открылась у комиссара, — одобрительно заметил Рыбалко. — Ишь, як до старика нахилився.

Замполит в чем‑то тихо убеждал старика. Тот отнекивался, и доносились его: «Ни, ни». Но в конце концов старик покричал в хату: «Трошка, возьми». Трошка вышел. В руках он держал шаровары Батракова. У мальчишки было сияющее, но и испуганное лицо. Горбань рассерженно подтолкнул мальчишку под бок. Батраков уселся за стол смущенный, но с тем особенным ясным взглядом, который словно отражал чистоту души этого человека.

— Ты, Сашка… чтобы больше не было…

— Последние штаны, товарищ комиссар, — буркнул Горбань. — Да и велики они на мальчонку. По голову в них влезет.

— Перешьют. Не будь дядькой Гринева.

Горбань был сбит с толку непонятным укором.

— Каким дядькой?

— «Капитанскую дочку» читал?

— Читал. Но где ж там, товарищ комиссар?